Мелкой?

Хотя… она ниже меня ростом, пусть и все равно высока для белых женщин. А для айоха?

– Так я оказалась в городе, в месте, которое одновременно удивляло и ужасало. Бобби выделил нам комнату. Ту, рядом с чуланом.

Я кивнула. Помню.

Это даже не комната, а второй чулан, в котором по недомыслию прорубили окно.

– Собственная комната, представляешь? И вода, за которой не надо ходить. Кран открой – и она льется. И горячая тоже. Он велел мне вымыться. И заставлял мыться каждую неделю. Айоха покрывают кожу жиром. Так теплее. Старый не снимают. Как понимаю, пахло от нас… специфически.

Она позволила себе улыбнуться.

– В первые несколько месяцев я боялась выйти из комнаты. Казалось, что я непременно сделаю что-то не так, Бобби разозлится и вернет меня. Он ведь не стал мне мужем в полном смысле этого слова, что подтвердил бы любой осмотр. И значит, имел бы право. А если бы я вернулась, отец бы меня поколотил. Или еще хуже? Кому нужен лишний рот. Я старалась. Я смотрела. Училась. Я пыталась угадать, что ему нравится… я понимаю, что была совсем дикой.

Матушка сделала глубокий вдох. Пальцы одной ее руки сомкнулись на другой.

– Я убирала. Я готовила. Мне было страшно на той кухне, которая казалась огромной. И вещи… такие непонятные. Пугающие. Особенно плита. Но я набралась смелости и попросила показать мне, как она работает. И Бобби показал. А еще отвел меня в магазин. Он купил мне платье. Настоящее. Помню, оно было голубым и из очень тонкой ткани. Никогда у меня не было вещи, настолько красивой… к нему было еще белье. И обувь. И… и он сказал, что я должна следить за домом. Я и следила.

– А Вихо… выходит…

– Пару раз Бобби брал его с собой. Когда Вихо подрос. Показывал, что не забыл свою кровь.

– Ты его…

– Я хотела остаться в городе белых людей. Там, где в домах есть вода. И свет. И плиты, за огнем в которых нет нужды следить ночь напролет. Там, где мясо хранится в специальных ящиках и не тухнет. Где женщины едят за одним столом с мужчинами, а не после…

Наверное, мне нужно было что-то сказать.

Встать. Подойти. Обнять. Утешить. И сказать, что у нее получилось. Что не просто получилось остаться, она сама стала белой, белее многих иных. Но я сидела и жевала.

– Бобби нужен был сын? Я знала, что мужчины ценят сыновей. И старалась быть рядом с Вихо. Я стала матерью для него. Такой матерью, от которой ему сложно было бы отказаться. Сперва я во многом действовала, полагаясь лишь на свое чутье.

И оно не подвело.

У меня нет и тени сомнений… да не только у меня. Папенька, надо полагать, не сильно ударялся в воспоминания, а потому вряд ли кто в городе знал, что матушка Вихо и не матушка вовсе.

– Потом, когда Бобби счел меня в достаточной мере привлекательной, стало легче. Теперь он смог бы вернуть меня лишь в случае, если бы я нарушила закон. Не ваш. У айоха есть свои законы. Но я была хорошей женой. Мой дом был чист. Мужчина сыт и ухожен. Сын… тоже. Когда я понесла, я обрадовалась. Дети, даже те, которым мужчины не слишком рады, связывают. Если бы родился мальчик… я бы сделала так, что Бобби обратил бы на него внимание.

Не сомневаюсь. Но на свет появилась я. Вот незадача.

– Ты же… роды длились долго. Мудрейшая оказалась права. Боги отказали мне в праве быть матерью. И дома… дома ни ты, ни я не выжили бы.

Надо же, столько лет прошло, а она полагает домом земли айоха?

– Здесь мне помог мистер Эшби. И он же сказал, что других детей не будет. Тогда я испугалась. Бесплодная женщина позорит семью, но… Бобби лишь обрадовался. Сказал, что ему достаточно двоих и что главное – я буду жить. Я…

В ее глазах заблестели слезы. Слезы ли? Палец коснулся темных ресниц.

– Тогда… мы говорили. Долго. Он признался, что привязан ко мне. А я… мое сердце пело. Впервые кто-то сказал, что я нужна… именно я.

Понимаю.

Но не скажу об этом. А соберу посуду со стола, оно и вправду лучше делом заняться.

– Он предложил мне принять веру. И пожениться. Он выправил документы…

– На тебя.

Матушка пожала плечами:

– У меня появился паспорт. А отец О’Нил научил меня читать. Женщины из церковного комитета… я не знала, что женщины могут быть добры друг к другу, – это было сказано с удивлением, которому я не поверила. – Они тоже учили. Одеваться. Выбирать наряды. Причесываться. Готовить. Я же училась. С радостью, да…

– И учила меня?

– Я хотела, чтобы ты нашла себе хорошего мужа. Не обманывайся, Уна, этот мир, даже нынешний, в котором женщине разрешено владеть имуществом, принадлежит мужчинам.

– Неужели?

Я отправила тарелки в раковину, которая сияла чистотой. И это сияние бесило неимоверно.

– Да, моя собственная бабушка… была той, кто умел говорить с драконами. Она поднималась в горы и приносила чешую, кости и драконьи камни, которые потом продавали, покупая еду для племени. Но думаешь, кто-то ценил ее? Ее муж, когда был недоволен, брался за палку. А мог и выгнать из шатра. И выгнал. И в одну ночь она замерзла насмерть, а в горы пошла одна из девяти ее дочерей, чтобы принести чешую, кости и камни. Бобби как раз помогал эти камни продавать. Когда я поняла, сколько они стоят на самом деле, то долго смеялась… очень долго… но дело в другом. Моей матери дара не досталось. Как и мне. И поэтому я не могла надеяться, что он проснется у тебя.

Вода брызнула тугой струей, разбившись о тарелки, рассыпавшись мелкими каплями, от которых после высыхания останутся белесые разводы.

– Но я не о том. Ты злилась на меня. А я пыталась тебя научить. Я не желала тебе зла, – матушка наблюдала за мной, и взгляд ее был спокоен. – Ты тянулась за Вихо, но его путь – путь мужчины. Это мужчины могут позволить себе быть безответственными. Пусть они растрачивают жизнь на удовольствия. Пусть ищут славу и богатство. А женщинам нужен покой.

– Всем ли?

– Уже не знаю. Тогда мне казалось, что я все делаю правильно. Ты полукровка. И не слишком красива по меркам белых людей. И тебе придется постараться, доказывая, что ты достойна хорошего дома. А стало быть, важно воспитание. Хорошие манеры.