В самом деле, Никс не была злой, однако считала информацию законной платой за услуги. Правда, иной раз об этом следовало себе напомнить.

Натали укрупнила фото. Потом еще раз, так, что границы его вышли за пределы экрана, и жалобно ругнулась, когда обнаружилось, что фото потеряло резкость. Следовало спешить. Скоро Новости, а Новости она не пропускала. Лучшего снайпера Зиглинды показывали часто, правда, больше снимки, чем записи. Символ героизма и стойкости «железного щита» в общественном сознании. А для нее — дрова в костер, которому она не давала потухнуть.

— Это предел разрешения. Если ты намерена увеличивать и кромсать еще, получишь вместо лиц бессмысленные размытые пятна.

Натали вздохнула и последним безжалостным движением отсекла Императора.

— Как ты его! — притворно ужаснулась Никс. — И кто же счастливчик? Ты так поиздевалась над снимком, что уже трудно рассмотреть.

— Ну… мне достаточно знать, кто это.

— Я тоже знаю. Руб Эстергази — экий лакомый кусочек. Сказала б ты сразу, чье фото тебе надо, я дала бы тебе этот адрес, — завладев манипулятором из внезапно окаменевшей руки Натали, Никс раскрыла перед ней фотоальбом с прекрасным объемным снимком. Натали даже зажмурилась, позабыв о припасенной рамочке для сменного файла на стену. — Милочка, самых завидных женихов Зиглинды следует знать в лицо и поименно. А уж пятьдесят самых красивых мужчин планеты — подавно. Добро пожаловать в фэн-клуб. На худой конец почему было не воспользоваться официальной страничкой Эстергази?

— Не хотела оставлять след в поисковике, — буркнула Натали.

— Горе ты мое. Перспективнее, правда, вздыхать по Императору. Этот, — она указала подбородком на улыбающееся с экрана лицо, — цену себе знает. И козыри у него на руках.

— Я провела с ним трое суток, — голос Натали дрогнул, но она храбро закончила. — В мотеле.

— В мотеле?… Поправь меня, если я ошибусь: по форме одежды — полотенце?

— И если бы не вся эта заваруха, право, не знаю… может, и у меня был бы такой диван…

— Будь проклята война, — быстро и покладисто согласилась Никс. — Утром классика, вечером — экзотика. Верю, верю, верю… Ты всерьез утверждаешь, что это чудо природы не только гетеросексуально ориентировано…

— …нет никаких оснований сомневаться в этом.

— …не только нелениво в постели…

Натали только хмыкнула.

— …но и хотело конкретно тебя?

Натали неопределенно пожала плечами. Никс, затягиваясь сигаретой, смотрела на нее изучающе.

— По правде-то и с ними плохо, и без них — невыносимо. Идеальный мужчина, как по мне, должен быть кривоног, лыс и уродлив, так, чтобы глядя в зеркало, а потом — на тебя, а потом снова в зеркало, непроизвольно тянулся к своей кредитной карточке, покуда ты не нашла себе другую. У парня с таким лицом должна быть какая-то убойная фишка. Совершенству в жизни места нет.

— Он нежен. Он умен. Он на шаг впереди на скользкой дороге. Он умеет… сделать красиво. Он даже знает, что делать с женской истерикой. И еще, Никс — он ласков. Это ни с чем не сравнить.

— И еще двадцать пять сантиметров мечты?

Натали вспыхнула, а Никс расхохоталась.

— И судя по упертому виду и остановившемуся взгляду теперь ты требуешь продолжения банкета. Военные пилоты — наш хлеб. С маслом. Учитывая, какими голодными ребята спускаются с орбиты… Но Руб Эстергази… — она потерла пальцами лоб. — А скажи-ка ты мне вот что: оставил он номер персонального комма?

— Как ты себе представляешь: девчонка вроде меня запросто звонит Эстергази? Да меня отсекут на входе. И потом, не все так просто. У него военная связь.

— Это неважно. Главное — жест. Ну, а твой-то у него есть?

Натали помотала головой.

— Его же вызвали… в десять минут, ночью. Залетел домой только саквояж схватить да меня на паркинге высадить. Перепрыгнул из машины в машину. Мы проститься-то толком не успели, так, два слова на бегу.

— Нда. И как всегда — не те два слова. Хотя, может, не все так уж и плохо. Кончится же когда-нибудь эта заваруха, а поскольку, как я поняла, его практически с тебя сняли, все предпосылки вспоминать — и желать! — именно тебя в те короткие минуты отдыха, когда у мальчиков физиологически рвет котлы, у него налицо. Возможно, он даже попытается тебя найти, если никто не перебежит дорогу. А вот тогда уже, если зевнешь — извини, подруга, не жалуйся.

* * *

День был мутный и серый, облака смога опять зависли над Рейном, и у Адретт Эстергази все валилось из рук. Верный признак, что следует все бросить и посидеть закрыв глаза, без видео, без книги, даже без музыки. Иногда ей бывало тягостно проводить дни в ожидании мужа, и она сожалела, что не работает, как в юности, когда ей посчастливилось перехватить взгляд молоденького офицера, нервно ожидавшего в приемной, барабаня пальцами по фуражке, пристроенной на колено. В этом вопросе свекор и теперь был неуступчив. И хотя они жили отдельно и были во всех отношениях самостоятельной семьей, да и нервности с тех пор у Харальда поубавилось, замшелые фамильные ценности остались прежними. Руки леди должны быть праздными.

За одним исключением. Четверть века назад ей пришлось взять в руки бластер, и тогда ни один Эстергази не осмелился возразить. Хотя нет. Протестовал Рубен, энергично пинаясь изнутри. Эстергази до мозга костей, и в этом тоже. Усаживаясь с видеокнигой в полном зелени зимнем саду, Адретт улыбнулась воспоминанию, счастливому несмотря ни на что. Тихий шепот воды в трубках системы автополива напоминал шорох дождя, в массе нависающей со всех сторон зелени прятались керамические фигурки животных.

Олаф по отношению к ней держался учтиво, но без теплоты. Когда Адретт была моложе, она думала, что это вызвано нелюбовью, и только потом, постепенно, сумела разобраться в сложном букете ревности: сына — к его жене, и еще — жену Олафа, которая от него ушла, и более того, покинула планету с каким-то дипломатом. Поговаривали, ей было все равно — с каким. Не так-то просто жить с Эстергази, у которых прежде всего — долг. Это официальная версия. На самом деле прежде всего была страсть к полетам, но с верноподданнической точки зрения первое звучало благопристойнее. До сих пор одно с другим сочеталось.

Да еще и генетическая линия у Адретт была не та, франко-испанская, под корень вырубившая программу улучшения породы, благодаря которой император Улле соглашался терпеть изначально этнических венгров Эстергази так высоко. Харальд был уже вполне светловолос.

Хотя брак — тьфу, тьфу! — удался. Она не могла припомнить, чтобы им пришлось повысить друг на друга голос, и в размолвках с его отцом Харальд всегда играл роль равновесного центра, в конечном итоге оказавшись силой, объединяющей семью. Среди немногочисленных подруг Адретт слыла скромницей и счастливицей, исповедницей и впитывающей жилеткой для их больших и малых трагедий, для бесчисленных историй измен, запоев, растрат и просто грязных носков, разбросанных где ни попадя. «Ну, — говорили они после, с облегчением сморкаясь, — у тебя-то все не так». Подразумевая, что сытый голодного не разумеет.