— Ребятам надо помочь с адаптацией. Кто справится лучше тебя? Про это не написано книг.

— Немедленная, — сказал Назгул, сладостно растягивая слова, — демобилизация для моего пилота. Иначе я и разговаривать не буду.

— Это шантаж?

— Нееет. Шантаж — это когда она сидит вот тут, и ничего не может, и ты — вон из шкуры, кровь из носу. И никуда не денешься. Так что давай, вперед, пока адмирал не привык еще тебе приказывать. К чести его — он всегда хотел отправить вниз всю их команду.

— А что думает по этому поводу твой… твоя пилот?

— Это единственный вопрос, в котором ее голос не имеет никакого значения.

— Я говорил с ней. Она против. До поросячьего визга. Счастливец. К слову, а ты уверен, что человеком ты ей нравился больше?

— Угу. Счастливец. И у тебя язык поворачивается, да?

— Она, кстати, очень красива.

— Только попробуй подойди к ней…

— Обязательно попробую. Постараюсь успеть прежде, чем она заставит галактическую науку вернуть тебе человеческий облик. У тебя всегда было все самое лучшее.

— Это возможно? Я про…

— А кто его знает? Кто бы сказал, что возможно вот это? Ну, может, не сразу, с промежуточной фазой, через, скажем, кота… Тоже хорошо, поместишься на коленях.

— Ваше Величество, вы сукин сын.

— Не представляешь, сколько народу воспользовалось возможностью сказать мне это до тебя.

— И еще один момент. Обращаюсь к вам, как к государю и сюзерену…

— Это в прошлом.

— Неважно. Эстергази должны услышать это из твоих уст, и ничьих иных. Я люблю эту женщину и желаю дать ей свое имя. И ключ от ячейки в генетическом банке. Не думаю, что мои устоят против такой возможности…

— Опаньки. Интересный же статус будет у этого брака! Как ты, к примеру, собираешься на церемонии присутствовать?

— …с ее доброго согласия. Ее уже достаточно принуждали.

— Будь я при полномочиях, — ухмыльнулся Кирилл, — сказал бы, что в нынешних обстоятельствах размножение для Эстергази есть священный патриотический долг. Почему мы никогда даже не заикались о клонировании? И, кстати, почему ты ее саму не спросишь?

— Фигу, — усмехнулся Назгул. — Я трушу.

* * *

Эта огромная квартира состояла, кажется, из одних косяков. Натали все время приходилось поворачивать, и за каждым углом открывалась новая комната, впрочем, как две капли воды похожая на другие. Особенно — грудой упакованных вещей, всех привычных предметов обстановки и декора, без которых семья, обремененная традицией, не мыслит себе уюта и без которых любое обиталище кажется им временным. Натали оставалось только вовремя уступать дорогу грузовым платформам и дроидам, что при них, да следить, чтобы не наступить ненароком на щенков-бассетов, кувыркающихся под ногами.

Из окон открывался вид на облачную равнину, серую снизу, а отсюда, с высоты — озаренную розовыми лучами, подобно волшебным холмам.

Она все еще находилась в некотором ошеломлении. Судьба в очередной раз совершила крутой поворот. Князья Эстергази стали частными лицами.

Мужчины семьи, собравшись в гостиной, обсудили ситуацию и решили, что политическую и экономическую нестабильность «элементам старого мира» разумнее пережидать в безопасном удалении. Для них опять включился механизм «Большого Страха». Эмиграция — прозвучало там. Новая Надежда.

Эстергази знают толк в любви. Планет много. Семья одна.

Женщины семьи не возразили ни звуком.

Разумеется, зиглиндианские законы оказались не в состоянии предположить внятный вариант брака человеческой женщины и конструкта, в отношении которого не существовало не только прецедента, но даже определения. Юридически это было оформлено как удочерение, с последующим посещением генетического банка.

Натали Эстергази.

Звучало невероятно. Не более, впрочем, невероятно, чем увидеть воочию, как выносят вперед ногами саму Империю. Империи уходят. Эстергази будут еще. В таких случаях у нас говорят: «Прорвемся». «Сомкните ряды», — говорят.

«Я, разумеется, в курсе, чего желает семья, — сказал доктор, не отрывая глаз от стеклянной трубки. — Им нужен наследник. Но решающее слово принадлежит вам, миледи. Если вы скажете, что хотите дочку…»

Рождение девочек — примета долгого мира. Натали заколебалась было, но воспоминание о давнем счастливом сне перевесило чашу. Она пожелала сына. Покидая банк, Эстергази забрали оттуда все образцы. Никто из «новых» не распорядится ими в своих целях. Мало ли, какую технологию занесут сюда ветры перемен. Генетические материалы превосходно подходят для шантажа.

Бесценного содержимого драгоценный сосуд.

Рубен дал ей столько, сколько Натали и не просила. И не мечтала. Достаток, имя, самоуважение. Если поразмыслить, то и саму жизнь: демобилизация, вытребованная им, означала именно это. Он дал ей семью. Все, кроме права слышать в его голосе бархатные ноты, будучи один на один в космической пустоте. Мы оставили сражаться того, кому… не оставили ничего иного.

Адретт звала ее от дверей, тявкали собачьи дети, арестованные на сворку: флайер, который отвезет их в космопорт, уже ждал. Еще только один взгляд на розовые холмы, пронзенные пиками башен.

Ее зовут Нереида, и там почти ничего нет. Номер двести семьдесят третий в экономическом рейтинге кислородных планет. Только ветры и скалистые острова в океане. Слишком холодно для курортов, а добывать там нечего. Одна только сила стихий.

Через двадцать лет отсюда выйдет лучший пилот Галактики. В этой семье слишком много славы, чтобы надеяться утаить ее от сына.

Я не могу сказать, что все кончилось хорошо, потому что, по существу, ничто и не думало кончаться.

Удобные туфли на низком каблуке, платье, струящееся до самых щиколоток, модный стеганый жакет. Все ослепительно, непрактично белое. И маленькая шапочка из меха на коротко стриженной черноволосой голове.

Ветрено сегодня.

Екатеринбург — Жуковский

15.02.2003 — 31.03.2004