Над входом в отель «Уолдорф-Астория», где разместился Аденауэр, впервые после войны подняли немецкий флаг. Команда канцлера пребывала в предпереговорной суете. А Аденауэр вместе с дочерью Лоттой ездил по городу, отобедал с Дэнни Хайнеманном — тем евреем, который помог ему при нацистах, и отправился в Метрополитен-музей, где неторопливо, основательно полюбовался картинами Рембрандта, Ван Эйка, Дюрера, Кранаха. Вечером был в гостях у Макклоя, теперь уже президента банка «Чейз Манхэттен».

На следующий день самолет Эйзенхауэра «Коломбина» доставил Аденауэра в Вашингтон. Он впервые летел в машине, салоны которой приспособлены для работы и совещаний. Канцлер поразился, увидев на аэродроме встречавших: вице-президент Никсон, Даллес, министр финансов Хэмпфри, министр обороны Вильсон и множество деятелей более низкого ранга. Эйзенхауэр распорядился оказать немецкому канцлеру достойный прием.

Встречи и беседы проходили непринужденно, без протокольной чопорности, как это бывало во Франции, Италии, Англии. Простота американцев удивляла. Они могли самые ответственные переговоры вести, скинув пиджаки, с шутками и свободной жестикуляцией, и это не мешало серьезности работы. На одном из приемов видный американец похлопал канцлера по плечу и назвал его «добрый старина Конни». Аденауэр не изменил выражения лица, а после приема заметил:

— Американцы иногда ведут себя, как дети.

Беседа в Белом доме с Эйзенхауэром и Даллесом началась с того, что американский президент попросил канцлера чувствовать себя в Соединенных Штатах среди друзей. Говорили не только о крупных политических проблемах, но и о конкретных вопросах, которые тут же и решали. Американцы обещали увеличить помощь жителям Западного Берлина и беженцам из ГДР, возвратить немецкую собственность, взятую после войны, урегулировать вопрос о конфискованных немецких патентах, вернуть 350 немецких кораблей, полученных в качестве репараций. Достигли договоренности о нормализации торговых отношений и о расширении культурного обмена между общественными организациями. Соединенные Штаты обязались поставить снаряжение для новой западногерманской армии и передать военные заказы немецкой промышленности. По просьбе канцлера американцы решили пересмотреть приговоры немцам, осужденным как военные преступники. Аденауэр объявил, что немецкая сторона передает американским войскам в Корее госпиталь с врачами и обслуживающим персоналом.

Ни канцлер, ни его команда такого успеха не ожидали. Готовились к затяжным дискуссиям на различных уровнях, а все решилось на встрече в верхах. Аденауэр особенно порадовался тому, что Эйзенхауэр, как и Черчилль, заверил: Соединенные Штаты не пойдут ни на какие соглашения с СССР в ущерб немцам, нового Потсдама не будет.

Аденауэр подарил американскому президенту картину неизвестного художника XVI столетия «Поклонение короля трем святым» и в ответ получил несколько тетрадей по английскому языку немца Карла Шурца, который после революции 1848 года эмигрировал в Америку и стал здесь министром внутренних дел.

Особенно волнующей оказалась церемония возложения венка к могиле Неизвестного солдата на Арлингтонском кладбище. Выстроился почетный караул всех родов войск, прогремел салют из двадцати одного залпа. За Аденауэром шли трое военных — средний с германским флагом. После возложения венка оркестр заиграл немецкий гимн. Канцлер увидел слезы на глазах одного из членов своей команды. Он и сам был в глубоком волнении: побежденные, они возвращались в семью свободных народов.

В приподнятом настроении отправился Аденауэр на пресс-конференцию в Национальный пресс-клуб. Множество собравшихся журналистов встретили его аплодисментами. Он понимал, что успех у прессы станет успехом всего визита. Канцлер начал выступление словами:

— Мы хотим свободы. Мы ненавидим коммунизм. Мы стремимся связать будущее немецкого народа с демократиями Запада.

Многочисленность аудитории, ее заинтересованность, аплодисменты привели Аденауэра в хорошую форму. Выступал четко, без тени волнения. Резкие, подчас провоцировавшие вопросы вызывали точные и остроумные ответы. Более часа длилась дискуссия. Канцлера проводили овацией. Газеты, поначалу весьма сдержанно освещавшие визит, стали писать об Аденауэре тепло, дружелюбно, а порой даже восторженно.

Команда канцлера волновалась: выдержит ли он нагрузки? Аденауэр чувствовал себя превосходно. Отвечая на вопросы, уверенно называл даты, приводил факты. Ни разу не сбился, не проявил неуверенности. На приемах Аденауэр часами выстаивал с бодрым видом, пожимая бесчисленное количество рук, постоянно улыбался, находил для каждого из гостей приветливые слова. Волноваться за него перестали. После многочисленных мероприятий и пресс-конференций канцлер на следующий день вставал бодрым и подтянутым, готовым к новым нагрузкам.

На приеме в немецком посольстве один американский сенатор никак не хотел отведать рейнского вина, предлагаемого Аденауэром. Лучшим напитком в мире он считал виски «Бурбон». Наконец согласился, но с условием, что канцлер закурит его сигарету. Некурящий Аденауэр закурил. Сенатор выпил бокал вина. Газеты обошла единственная в своем роде фотография Аденауэра с сигаретой во рту.

В Джорджтаунском университете Аденауэр получил диплом почетного доктора права и выступил с речью.

Предстоял полет в Сан-Франциско. Канцлер с дочерью и сопровождающие сели в обычный рейсовый самолет. В районе Денвера попали в снежную бурю. Самолет проваливался в воздушные ямы, его бросало из стороны в сторону. Пилот решил сделать промежуточную посадку. Дважды он заходил на полосу и вновь набирал высоту, ибо плохо видел место приземления. На третий раз посадка удалась. Аденауэр спокойно сидел на своем месте и листал текст доклада, который ему предстояло сделать на следующий день.

Полет продолжался девять часов. В отель в Сан-Франциско попали лишь в полчетвертого ночи. Аденауэр вынул из кармана листки доклада и сказал Эккардту:

— Текст меня не удовлетворяет. Замечания и поправки смотрите на полях. Сделайте новый вариант и принесите его к завтраку в 8.00. — И добавил в свойственном ему стиле: — Спокойной ночи, господин Эккардт.

Сан-Франциско понравился Аденауэру. Уезжая, он спросил Хальштейна:

— Не могло бы Министерство иностранных дел направить меня сюда генеральным консулом?

В Чикаго ощутили немецкий дух. Остановились в отеле «Бисмарк». Торжественный ужин состоялся в клубе «Герман», вестибюль которого был украшен портретами знаменитых немцев периода 1870–1914 годов. Немцы в Чикаго давно уже стали настоящими американцами, но отдавали дань прошлому. Вспоминали случаи из истории Германии, с пивными кружками в руках пели народные немецкие песни. Аденауэр подтягивал.

После Чикаго — Кембридж, Бостон, Канада и снова Бостон. Всюду выступления, интервью, пресс-конференции. Аденауэр не отказывался ни от одного пункта весьма плотных программ. Его постоянно показывало телевидение, о нем говорили по радио и писали газеты, велись киносъемки. Такого успеха в Америке не имел никто, кроме Черчилля. Один из американских журналов написал, что, глядя на Аденауэра, можно представить, какой жизненной силой обладает немецкий народ. Позднее, когда в Федеративной Республике останутся позади очередные выборы, блестяще выигранные Аденауэром, популярный журнал «Тайм» назовет его человеком года.