Оба деятеля исходили из того, что концепция европейских замкнутых суверенитетов изжила себя и стала тормозом общественного развития. К узости национальных рынков и ограниченности инвестиционных возможностей добавлялась опасность национализма, тоталитаристских и милитаристских тенденций. Европа имеет единую цивилизацию, покоящуюся на наследии античного мира и эпохи Возрождения, христианства и традициях парламентской демократии. Экономическое объединение с его конкретными преимуществами — шаг к политическому сближению, к образованию таких структур, которые позволят Европе занять достойное место в современном мире.

Социал-демократы в бундестаге выступали против ЕОУС. Шумахер назвал принятие плана Шумана второй капитуляцией, шесть лет спустя после окончания войны. Он усматривал в нем лишь ограничение немецкого суверенитета, а включение Федеративной Республики в европейские организации оценивал как фактор, мешающий сближению частей разделенной Германии и их воссоединению.

Аденауэр без труда убедил своих сторонников в бундестаге, да и не только их, что участие в европейских структурах ведет лишь к равноправию немцев на европейской и мировой арене, к активизации международной деятельности страны. Воссоединение возможно только в рамках сильной и интегрированной Европы. Бундестаг одобрил участие ФРГ в ЕОУС, как и вступление Федеративной Республики в Совет Европы, не вняв протестам социал-демократов.

Англия не присоединилась к ЕОУС, ибо ее экономические интересы лежали в странах британской империи в большей степени, чем в Европе. Аденауэр сожалел об этом, считал, что европейская интеграция могла бы развиваться более успешно с английским участием. В беседе с членом британского правительства лордом Гендерсоном, посетившим Бонн, Аденауэр особенно остановился на выгодах ЕОУС для Англии. Гендерсон согласно кивал головой, но просил не забывать о том, что Англия участвует в наднациональных организациях государств британского содружества.

— Кто хочет сделать омлет, должен разбить яйца, — сказал Аденауэр, убежденный в значимости европейских дел.

— Англия уже запечена в один омлет, и он больше европейского, — возразил Гендерсон.

Канцлер не забывал, что все политические и экономические шаги Федеративной Республики нуждаются в одобрении трех оккупирующих держав. Он поддерживал хорошие контакты с Верховными комиссарами, мнение которых оказывало решающее воздействие на отношение их правительств к Бонну.

Английский комиссар Кирпатрик ценил Аденауэра как опасного, но приятного собеседника, который постоянно стремится добиться каких-нибудь уступок, но делает это вежливо и корректно. Однажды на приеме к беседовавшим Аденауэру и Кирпатрику подошел знаменитый полководец Монтгомери.

— Много ли неприятностей доставляет вам этот парень? — спросил маршал, указывая на комиссара.

— Вполовину меньше, чем я ему, — быстро ответил Аденауэр. Монтгомери рассмеялся и поднял бокал, приветствуя меткую реплику.

Английский комиссар считал канцлера блестящим тактиком и потому при всей доброжелательности сохранял постоянную настороженность. Он заметил, что на переговорах Аденауэр сидит прямо, как будто проглотил шомпол, высказывает аргументы подчас с юмором, но иногда поддается гневу и не удерживается от резких замечаний. В один из таких моментов Кирпатрик сказал, что гневное возбуждение плохо сказывается на здоровье. Аденауэр, успокоившись, ответил: наоборот, так сохраняется молодой задор.

Легче всего Аденауэру давались разговоры с Франсуа-Понсэ. Невысокий, полноватый, одетый как денди, остроумный и свободно говорящий по-немецки, французский комиссар охотно полемизировал с Аденауэром. Они обменивались острыми репликами, утонченными язвительными замечаниями. Всегда корректно, с улыбками. Обычно оставались довольны друг другом и искали новых бесед.

Американский комиссар Макклой, женатый на кузине супруги Аденауэра Августы, относился к канцлеру с подчеркнутым уважением. Считал его мудрым, смелым и себе на уме. Канцлер редко говорил с Макклоем иронично или с сарказмом, что позволял в отношении других комиссаров. Американец поддерживал его по многим вопросам, особенно экономическим, помогал добиваться уступок у жестких англичан.

Во второй половине 1950 года встречи Аденауэра с тремя комиссарами, беседы с ними по отдельности стали все в большей степени касаться Оккупационного статута, точнее ревизии его. В сентябре 1950 года канцлер направил меморандум трем министрам иностранных дел, собравшимся на очередную встречу в Нью-Йорке. Он указывал в нем, что с момента принятия Оккупационного статута в ФРГ произошли серьезные изменения: окрепли государственность и экономика, Федеративная Республика на равноправной основе участвует в налаживании экономического сотрудничества в Европе. Немцам теперь необходимо дать большую свободу и ответственность в решении касающихся их проблем. Правительство просит западные державы: а) заявить о прекращении состояния войны с Германией, б) объявить, что целью продолжающейся оккупации является лишь обеспечение безопасности Федеративной Республики от угроз извне, в) впредь регулировать отношения на основе договоров и соглашений, для чего пересмотреть существующий статус Федеративной Республики.

Министры иностранных дел благожелательно рассмотрели меморандум. Они заявили, что до воссоединения Германии три державы будут рассматривать правительство ФРГ как единственное немецкое правительство, созданное в условиях законности и свободы, а посему и имеющее право говорить от имени всей Германии и представлять немецкий народ в международных делах.

Разумеется, подобное право имело символическое значение. Списать со счета ГДР и Советский Союз как фактор решения общегерманских проблем можно было лишь декларативно.

Большее значение имел другой пассаж в заявлении трех министров. Они выразили готовность пересмотреть Оккупационный статут, имея в виду ускорить возвращение Федеративной Республики в западноевропейское сообщество.

Начались затяжные переговоры с Верховными комиссарами по практической реализации принятых решений. Аденауэр упорно, терпеливо и настойчиво отстаивал немецкие интересы. Обычно спокойный Макклой на очередной встрече с раздражением сказал:

— Вы, господин канцлер, требуете уже 122-й уступки от союзников. Газеты пишут, что, применяя методы давления, вы намерены надеть сапоги Бисмарка.

— Заверяю вас, уважаемый господин Верховный комиссар, это не так, ибо сапоги Бисмарка мне слишком велики, — немедленно отреагировал Аденауэр.

В другой раз в пререкания вступил Франсуа-Понсэ:

— Вам, господин канцлер, желательно, чтобы Верховные комиссары умерли.

— Нет, не умерли, — ответил Аденауэр, — а преобразились так, как неприятные гусеницы превращаются в прекрасных бабочек.

— Ну да, чтобы вы их могли поймать в свой сачок, — оставил за собой последнее слово француз.

В марте 1951 года была внесена первая и весьма существенная поправка в Оккупационный статут: Федеративной Республике разрешили создать министерство иностранных дел и устанавливать дипломатические отношения с другими государствами. Оккупирующие же державы будут по-прежнему представлены в Бонне Верховными комиссарами, через которых Федеративной Республике и впредь надлежит осуществлять связи с правительствами в Вашингтоне, Лондоне и Париже.