— Сделай что-нибудь, — безжалостно теребил его я. — Сделай что-нибудь для мальчика. Прямо сейчас.

— Уйди. Дай мне отдохнуть.

Я не отставал. Я изводил его, словно колючка в стопе или камешек в постели. Наконец он сдался.

— Воды? — прохрипел он. — Ликари?

— Я здесь, — тут же ответил мальчик дрожащим голосом. — Мех у меня.

— Помоги мне напиться.

Тьма сомкнулась вокруг нас тесным кольцом. Ликари подбросил в костер кусочек древесины и, когда огонь немного разгорелся, поднес к моим губам мех. У него неважно вышло, из меха брызнула вода и намочила мне подбородок и грудь, прежде чем мальчик-солдат сумел поймать струю ртом. Но тогда она оказалась чудесной — холодной, сладкой, успокаивающей. Он и не понимал, как сильно хотел пить. Ликари заткнул мех пробкой, мальчик-солдат утер рукой мокрый подбородок, а потом почистил ею запекшиеся коркой глаза. Даже тусклый свет пещеры показался ему слишком ярким.

— Где Оликея? — спросил мальчик-солдат у Ликари.

— Ушла вперед, посмотреть, не попалась ли рыба в следующую вершу. — Мальчик замешкался, а потом добавил: — Ее уже давно нет.

— Уверен, она скоро вернется.

Говорить мальчику-солдату было трудно. У него страшно болела голова. Чтобы навязать ему свои мысли, мне пришлось разделить с ним его ощущения. Я ожесточил свое сердце и начал его подталкивать.

— Но ты остался рядом со мной здесь, в темноте, — неохотно проговорил он, чем вызвал в голове новый приступ боли, — чтобы за мной присмотреть.

— Да.

— Спасибо за воду, Ликари. Хорошо, что ты здесь.

— Оликея говорит, что таков долг кормильца, — твердо ответил мальчик, уняв дрожь. — Я горжусь тем, что я твой кормилец, Невар.

— Я рад, что ты здесь. — И в этот краткий миг говорил действительно именно я.

Мальчик-солдат снова погружался в оцепенение, и его усталость тянула меня за собой. Я слишком тесно связал с ним свое сознание и теперь, когда он провалился в сон, отправился вслед за ним. Но уже в полудреме я успел заметить, что малыш снова устроился за моей спиной, но уже больше не дрожит. После этого я позволил себе соскользнуть в темноту вместе с мальчиком-солдатом.

Запах жарящейся рыбы потихоньку выманил меня из глубокого забытья.

Я вынырнул из него, выдернув с собой память о странном сновидении. Я сидел в кабинете отца. Сам он в халате и шлепанцах устроился перед камином в мягком кресле. Его волосы были опрятно расчесаны, но так, что я заподозрил в этом дело не его рук. Он выглядел как человек, который днями не выходил из дома. На столе рядом с его локтем стояла миска с поздними яблоками, их аромат наполнял помещение. Лицо отец прятал в ладонях — он плакал. Его волосы поседели, а на руках выступили жилы. За год, что меня не было дома, он состарился на добрый десяток лет.

Он заговорил со мной, не глядя в мою сторону. Голос его звучал странно и не слишком внятно.

— Почему, Невар? За что ты меня так ненавидишь? Я любил тебя. Судьба сделала тебя единственным сыном, которого я мог по-настоящему назвать своим, единственным, кто последовал бы по моим стопам как солдат и офицер каваллы. Только ты мог прославить наше имя. Но ты все разрушил. Ты опозорил меня и себя. Почему? Почему ты уничтожил себя? Мне назло? Или потому что ненавидел все, чем я был? В чем я ошибся? Почему не сумел воодушевить тебя? Неужели я был тебе настолько плохим отцом? Почему, Невар? За что?

Его вопросы напоминали ливень, леденящий и безжалостный. Они пропитали меня виной и смущением. Он был так несчастен и уязвим, так глубоко и безнадежно погрузился в свою скорбь.

— Я делал все, что мог придумать, чтобы ты захотел измениться, Невар. Но ничто тебя не трогало. Даже когда я отнял у тебя имя и дом, ты не сказал, что хотел бы попытаться еще раз. Ты не сказал, что сожалеешь о том, что сделал! Ты так и не вернулся. Неужели ты так сильно меня ненавидишь? За что, сын? Почему ты не смог стать тем, кем тебе суждено было стать? Почему не смог принять то, что я заслужил для тебя, и радоваться этому?

В том сне я молчал. Я даже не был уверен, что действительно там присутствовал. Может быть, я наблюдал за ним через окно. Возможно, это окно было в моем сознании.

Я проснулся в замешательстве. Аромат яблок сменился запахом рыбы, я замерз, и огонь меня не согревал. Мой отец не станет плакать по мне, он сам меня прогнал. Я протер слипшиеся веки. Голова моя по-прежнему болела, но не так сильно, как раньше. Я был голоден и страшно хотел пить. Открыв глаза, я увидел, что Оликея вернулась и развела костер побольше. На камнях рядом с углями пеклись две прекрасные жирные рыбы. Еда. Свет. Немного тепла. Что за чудесные вещи.

Но, глубоко вздохнув и попытавшись сесть, я понял, что еще изменилось. Лихорадка отступила. Ранки все еще мерзко зудели, а когда я поскреб одну, с нее содралась корочка. Но жар спал. Я тяжело вздохнул.

— Вода есть? — услышал я собственный хриплый голос.

— Ты пришел в себя! О, хорошо. Ликари, принеси воды.

Мальчик больше не спал за моей спиной. Он вышел на свет, держа в руках мех с водой.

— Я сторожил, пока ты спал, — гордо сообщил он мне.

Я улыбнулся. Но когда попытался его поблагодарить, вдруг понял, что не я управляю телом. Мальчик-солдат тепло улыбнулся Ликари моими губами, но не произнес слов благодарности, которые сказал бы я. Он просто кивнул ему, взял из его рук мех и принялся жадно пить холодную сладкую воду.

Я разорвал с ним связь. Он явно понял, что я снова от него отделился. Он ухмыльнулся еще шире, поскольку на время я слился с ним, но не стал сражаться. Я даже не заметил, что в эти минуты существовал отдельно от него.

— Я чувствую себя окрепшим, — вслух произнес он, и я с неудовольствием решил, что обращался он не столько к Оликее и Ликари, сколько ко мне.

Я отстранился от него, наблюдая в молчании, как Оликея заканчивает готовить рыбу и делит ее на троих. Они жадно поели, едва дав еде остыть, прежде чем проглотить ее. Потом Оликея с гордостью показала ему полную горсть грибов с клейкой кожицей. Формой они напоминали пальцы, и в тусклом колеблющемся свете костра казались желтыми. Их вид вызывал у меня отвращение, но мальчик-солдат глубоко вдыхал их заманчивый аромат.

— Мед мага, — гордо пояснила Оликея. — Очень питательные для магии. Никогда не видела их столько сразу. Я нашла их прямо на верше, целую семейку. Они восстановят твои силы и поставят тебя на ноги.

Оликея и Ликари остались голодными, но не выказали ни малейшего желания разделить с ним эту пищу. Они внимательно наблюдали за тем, как мальчик-солдат взял один из студенистых грибов и положил на язык. Мое тело незамедлительно отозвалось: по нему пробежала дрожь, кожа покрылась мурашками, а волосы на голове и руках встали дыбом. В следующее мгновение я попробовал мед мага. Его назвали так за цвет, а не вкус. Тот оказался не столько неприятным, сколько невнятным, лишь с легкой мускусной ноткой. Когда мальчик-солдат разжевал гриб, было похоже, что он набил рот передержанным желе. Не слишком аппетитно. Но когда он его проглотил, мое тело содрогнулось вновь. Ощущение оказалось столь сильным, что я не был уверен, понравилось ли оно ему. Однако он взял следующий гриб и положил в рот.