Его провели вдоль стола мимо дружков и подельников. Кто-то клялся не забыть пахана, кто-то обещал попасть с ним в одну зону. Никто даже не предполагал, что Ворона ждала не зона, а «вышка».

Среди прочих выделялся Пономарь. Ему тоже было нечего терять, он орал и бился в отчаянии, понимая, что пришел конец. Васильев стоял напротив и смотрел, как Пономарь выходит из себя, брызжет слюной и все время норовит разорвать на себе рубаху. Наконец капитан не выдержал:

— Слышь, а ты чего же все целишься, да никак рубашонку на себе не порвешь?

— Да кто ты такой, чтобы мне указывать?!

— Кость, хорош, а? — вздохнул Васильев. — Честно слово, так намотались сегодня, столько концертов и без тебя насмотрелись.

— А здорово я в роль вошел, да? — расплылся Пономарь в улыбке. — Все поверили, между прочим. Только ты не верил, Леха.

— Это что, ваш? — Шаров подошел и с недоумением посмотрел на Пономаря.

— Это четвертый член нашей оперативной группы, — кивнул Васильев. — Видишь, цирк уехал, а клоун остался. Знакомься, старший лейтенант Астахов Костя.

— А как похоже! Сам Ворон тебе поверил. А наши никак не могли к нему подобраться, а ты вон, по правую руку сидел.

— Это он может, — махнул рукой Васильев. — Костя несколько лет прослужил в конвойных войсках, охранял колонии. Ну а когда война началась, попросился к нам. Он уголовный мир во всех его красках хорошо знает.

До отлета оставалось четыре часа. Майор Воротников вез москвичей в своей служебной машине. И пока они ехали, никто не проронил ни слова. Глеб Иванович только поглядывал в зеркало на сидевших на заднем сиденье Бессонова и Мороз, и по его губам иногда пробегала тень улыбки.

На погосте за совсем сгнившим заборчиком они нашли осевший холмик. Кладбищенский сторож, хромая, спешил проводить офицеров и все время суетился, пока Воротников не попросил его постоять в сторонке.

Наталья Андреевна присела над холмиком и положила на него букетик полевых цветов. Она расправила их и еще некоторое время держала ладонь на теплой земле. Бессонов смотрел на женщину, и сердце его сжималось. Чувствовал, что Наташа готова сейчас упасть на могилу своего сына, погибшего такой страшной смертью, упасть и разрыдаться, дать волю чувствам. Но она этого не сделает. И даже если бы она приехала на могилу сына одна, то все равно не позволила бы себе такого.

«А ведь она могла убить Кучерену, — подумал Бессонов. — И никто бы ее не осудил за это». Ее заслуг перед родиной хватило бы, чтобы многие закрыли глаза на ее «проступок». Но она не мститель. Как хорошо сказала как-то Наташа Мороз: «Я не женщина, я — государство, а государство — это закон. И я вас буду ловить, чтобы вас судили по закону».

— Все, поехали, — тихо сказала Наталья Андреевна, и вдруг из ее глаз все же брызнули слезы. Бессонов обнял женщину за плечи. Стал гладить по голове, что-то шепча на ухо.

— Да, Володечка, — отвечала она, — да…

— Вы не беспокойтесь, товарищ майор, — сказал Воротников. — Мы будем смотреть за могилой вашего сына. У нас одна родина: и у русских, и у украинцев, и у казахов. И герои у нас одни. Те, кто родину защищал и пал от руки врага… И враг у нас один, независимо от его национальной принадлежности.