В общем, я вертелась волчком, меняла интонации, периодически залепляла самой себе оплеухи и так далее. Из-за окрестных клумб, как суслики, выглядывали любопытные студенты. Эдинброг, отняв руку от лица, перестал негодовать и вместо этого расплылся в какой-то подозрительной ухмылке.

— Что ж, теперь всё понятно: нам досталось зелье Великого Путешествия. А значит, берлёвка мне не нужна, — великодушно сказал он. — Каприз, оставляю ягодку тебе. И Вилку тоже.

— Что?! — слаженным хором рявкнули мы с нимфином.

Артур пожал плечами. Вроде бы серьёзно, но было видно, что внутри он весь трясётся от едва сдерживаемого хохота.

— Понимаешь, Каприз, — проникновенно сказал он, — выпивший зелье Великого Путешествия может вселиться в чужое тело только один раз за приём. И выйти получится только в момент получения противоядия. Так что вы с Виолеттой временно в связке.

— Да какого ж рожна! — вновь вспылил ним-фин, хватая Артура за рубашку. — Почему твой фа-мильяр именно ко мне прицепился?!

— Не знаю. Но вряд ли потому, что ты ей нравишься: у неё ведь есть вкус.

И ещё одна попытка рукоприкладства со стороны Каприза.

На сей раз неудачная: Артур перехватил его руку и, якобы удивлённо, зацокал языком:

— Каприз, ну какое же у тебя хрупкое эго, оказывается!.. Прости, не знал. А теперь, пожалуйста, успокойся.

— Сгори в аду, Эдинброг! Я не хочу успокаиваться, я хочу убить вас всех к чёртовой матери! Как вы могли допустить, что в меня вселилась твоя подружка?! Сколько ты будешь варить своё идиотское противоядие?! А-а-а, заткнись, Вилка, не бубни у меня в мозгу, я не отдам тебе контроль над телом!

Вы смотрели мультик «Головоломка»? Про то, как в головах у людей живут и взаимодействуют разные чувства, иногда отчаянно сражаясь за «пульт управления»? Вот-вот. Примерно так мы с Капризом себя и чувствовали. Мне казалось, моё сознание толкается локтями с чьим-то чужим в слишком маленьком помещении, и вдобавок этот кто-то безостановочно орёт на одной ноте.

Артур, зараза такая, явно наслаждался зрелищем, из-за чего его попытки нас утихомирить были не вполне искренними. Но потом часы, висящие под потолком оранжереи, издали мелодичный звон, напомнив нам о том, что вообще-то идёт экзамен, и мы, отставив вопли, наконец взялись за переговоры по-настоящему.

— Я думаю, — прикинул Эдинброг, — будет честно, если Вилка постарается никак не мешать Капризу в ближайший час — примерно столько мне потребуется для работы над противоядием. Вилка, ты сможешь вести себя… ну, пристойно? Капризу тоже надо сдать зельеварение, как ни крути.

— Да куда ж я денусь, — буркнула я мужским голосом. — Каприз, забудь обо мне, — и тотчас на саму себя зашипела тем же голосом, но гораздо злее: — Ну зашибись! Спасибо, что всё за меня решили! Охренеть теперь!

И, развернувшись, сжимая и разжимая кулаки от гнева, я потопала прочь.

Молчать внутри нимфина было не так уж и сложно. Я просто представила, что сижу в кинотеатре IMAX, где показывают о-о-очень скучный фильм о ботанике. Каприз, всё ещё яростно размахивая корзинкой, обобрал пол-оранжереи, пришёл к общему разделочному столу и принялся там кашеварить. Верней, зельеварить. Он покидал всё набранное в котёл, поставил котёл на огонь, а потом, с неожиданно тяжким вздохом, присел и заглянул под столешницу.

— Ох! — тут уж я не выдержала и подала голос.

Ибо «фильм» перестал быть томным. Под столом лежала пума. На боку. Все её тело было покрыто ужасными язвами. Она тяжело дышала, лапы подёргивались, глаза закатились. Было видно, что ей ужасно больно.

— Никаких «ох», — прорычал Каприз, сам себя — меня — пребольно щипая за запястье. — Даже не вздумай примазываться к нашей с Пустыней боли.

— Так её зовут Пустыня? Красивое имя.

— Заткнись уже!

Пума, хрипло выдохнув, сфокусировала на хозяине непонимающий взгляд. Мы с нимфином погладили её по сухому носу. Кажется, это было общим желанием.

— Жестокие у вас экзамены, — сказала я.

— Мир у нас тоже жестокий.

— Долго будет вариться твоё зелье?

— Пять часов. Ей будет становиться всё хуже и хуже.

— М-да… А ты не можешь дать ей какое-нибудь обезболивающее? Или снотворное? Чтобы она зря не мучилась?

— Пока я его добуду — пройдёт не меньше суток. Единственный транквилизатор, что действует на гигантских пум, — это жемчужины русалок.

Я вздрогнула. В смысле, нимфин вздрогнул. И тотчас спросил:

— Что, землянка, ты не в курсе, что в нашем мире бывают жемчужины?

— Скорее уж, меня бы удивили русалки. А жемчуга и на Земле завались.

— Скудоумие твоё бесит образованных существ.

— Ну, раз бесит, тогда я просто не дам тебе жемчуг, который у меня есть. Хотя успела подумать об этом. Мне он ни к чему, а Пустыне бы стало полегче.

— У тебя есть жемчуг?!

Студенты, зельеварящие по соседству, с удивлением наблюдали за тем, как лесной житель сам себя схватил за грудки и пытается приподнять.

— Каприз! — рявкнул он в пустоту сурово. — Ты просто неадекват! Если у кого-то есть что-то, что тебе надо, смени тактику, будь добр!

Потерзал самого себя ещё чуть-чуть и отпустил…

— Он реально неадекват, — пришел к выводу кто-то из однокурсников.

— Экзамены. стресс. — вздохнул другой.

Между тем мы с нимфином обсуждали условия передачи жемчужины. По понятным причинам я не собиралась вести противника Артура к Артуру в спальню без разрешения, а гордому остроухому претила мысль о чём-то меня просить.

— Слушай, да хватит уже, а, — устало сказала я наконец. — Отчего вы с Эдинброгом вообще так взъелись друг на друга?

— Это выгодно.

— Эм. в смысле?

Нимфин раздражённо вздохнул.

— Очень полезно иметь кого-то, равного тебе по умениям, и кого ты притом ненавидишь. Желание уесть противника становится отличной мотивацией в те дни, когда благие цели не вдохновляют. Друг может сказать: ты устал? Отдохни. Противник лишь посмеётся. Это дисциплинирует. Так что для нас с Эдинброгом наше соперничество — рациональный выбор, землянка.

— Ну ок. Звучит как хороший повод наведаться к психотерапевту, но как хочешь. В общем, сам решай, нужна тебе жемчужина или нет.

Ещё какое-то время мы с нимфином сомневались, гоняя наше общее тело нервными кругами, потом пошли к Артуру. Тот, мягко говоря, удивился моей благотворительности, но дал добро на посещение спальни.

— То есть, — пока мы поднимались по лестницам (Каприз любил ходить пешком), меня продолжало раздирать любопытство, — не считай вы с Артуром свои стычки полезными, вы бы дружили?

— Не люблю сослагательное наклонение.

— И всё же?

Пауза. А потом…

— Он мессия, — резко ответил нимфин. — Вероятнее всего, он умрёт весной. Либо мы все умрём. Ему не друзья нужны, а кто-то, кто сделает его сильнее.

Я шокированно замолчала. Так Ка1риз верит.