* * *

Ныряю в теплое море. Вижу огни на дне.

Погружаюсь в звезды лицом. Хватаю губами. Пью звезды.

Отталкиваюсь от черного дна и поднимаюсь вверх. Вижу свет на поверхности, выныриваю и дальше взлетаю. Небесные коралловые рыбы касаются моей кожи. Поднимаюсь выше – я стая птиц, захваченных вихрем. Разлетаюсь на части и собираюсь снова, оседаю по тугому канату смерча, выворачиваюсь наизнанку, вырываюсь из жерла вулкана – я лава, я цунами, я дикий белый прибой…

И снова ныряю в теплое море.

* * *

– Даша! Даша!

Приоткрылась матовая дверца душевой кабинки. Внутри стоял Гриша с баллоном краски в руках. Я зашипела, как пробитое колесо:

– Ты что? С ума сошел?!

Из комнаты слышалась нежная, сомнамбулическая мелодия, пригодная для транса и медитации, Сэм спал со счастливой улыбкой на лице и не знал, что у него в ванной в душевой кабине обнаружился сотрудник Доставки. Я плотнее запахнула мужской халат:

– Гриша, ты рехнулся?!

– Извини, извини… мне надо тебе сказать… Тут у нас такое случилось… Ты Тень вырубила.

– Как?!

– Зайди к нам на кухню на минутку…

– В чем, в халате?

– Мы тоже не во фраках… Давай, мы должны это обсудить!

– Может, позже?

– Даша, ну что тебе стоит? Пара минут… И вернешься к своему Сэму.

– Ты циничный.

– Пожалуйста.

– Блин…

Я проверила, надежно ли заперта дверь ванной. Хоть бы Сэм не проснулся и не стал меня звать.

– Я засекаю время. Пара минут.

Гриша торопливо нарисовал граффити на кафельной стене. Плитка исчезла, задрожали оплавленные края, заплясало марево внутри рамки, я зажмурилась, шагнула вперед и почувствовала, как под моими ногами вместо гладкого пола ванной возникает тряпичный половичок Лизиной кухни.

Но Лиза была не одна. На тесной кухне, невесть как умещаясь, сидели Пипл, Леша и, что самое интересное, Инструктор. Я, в халате Сэма на голое тело, почувствовала себя нагой на средневековой площади.

– Присядь, посвященная, – сказал Инструктор как ни в чем не бывало. – Ты догадываешься, что случилось?

Я сжала зубы. Что случилось-приключилось? Я переспала с мужчиной. А если без наносного цинизма – определилась моя судьба. В горе и радости, здоровье и болезни, буду рожать от него детей и нянчить внуков. Как-то так.

– Ты позвонила мне за три минуты до конца транзакции, – напомнил Пипл.

– Ну да. Короче, я сказала Сэму, что… я ему все сказала.

– Что?!

– Что меня нельзя будет любить, потому что я… меня заколдовали. Так, чтобы было понятнее. Я была в таком состоянии, что…

Я содрогнулась, вспомнив свое отражение в зеркале.

– И он начал… начал терять ко мне… терять нашу с ним связь. Я видела как… А потом я не поняла, что случилось.

– Конкретно – что ты ему сказала? – резко спросил Инструктор. – Дословно!

– Я сказала, что его отпускаю. Что он ни в чем не виноват.

Инструктор усмехнулся, будто только что узнал о выигрыше в лотерею, и победно глянул на Лизу:

– А я что говорил? Она реверснула канал! Слова равны действию. Она отпустила! От нее ждали, что она станет выпрашивать любовь, привязывать его к себе, провоцировать у парня вину… А она реверснула! Весь яд впрыснула обратно, то-то получилось с ноги по морде!

Я не поняла ни слова:

– Что получилось? Кто от меня чего-то ждал?

– Тень, – сказала Лиза. – Инструктор считает, что ты закоротила канал исключительно своей интенцией. А мы с Гришей… И Пипл, кстати, тоже… считаем, что там был и другой фактор.

– Не понимаю, – сказала я жалобно и представила, что если Сэм сейчас проснется – молчание в запертой ванной станет для него плохим подарком.

– Ты не заметила, что транзакция Тени не удалась? – с ухмылкой спросил Инструктор.

– Заметила…

– Во-от! Ты была обречена – но справилась! Редчайший случай в нашей практике, можно сказать – первый случай! Я тобой горжусь, Лебедева, хоть ты и дурочка бываешь иногда… А ты-то помнишь, как все случилось?

По моей спине прошла волна горячих мурашек. Я помнила.

– Инструктор… вы не очень-то правы. Я, конечно, его отпустила… Но он не ушел. Хотя мог. Я сказала: не вини себя, я отпускаю, ты свободен. Он сказал – я все равно буду тебя любить… мне плевать на любое колдовство. И в этот момент, когда он меня поцеловал, – в этот момент все и случилось…

Я вспомнила, как таяла в зеркале жуткая печать у меня на виске. Исчезала кровь и выравнивалась кожа, а мы целовались с Сэмом, как тогда в подземелье, только он об этом не помнил, а для меня два поцелуя слились в один…

Тостер, тихо звякнув, выкинул наверх два кусочка поджаренного хлеба. Я только теперь заметила, что Гриша и Лиза сидят, держась за руки, соприкасаясь локтями и коленями. От этого зрелища на душе у меня наступил июльский полдень.

– Странный парень твой Сэм, – тихо сказал Инструктор. – На всякий случай… Будь с ним осторожней, Дарья.

– Хорошо, – я пропустила его слова мимо ушей. – Могу я идти?

Я заснула как убитая всего через полчаса – в обнимку с Сэмом.

* * *

Я открыла глаза.

Смятая постель, нежно-салатная, была похожа на луг с одуванчиками. Я поднялась на локте, выше натянула одеяло, но не от холода, а потому что вдруг застеснялась.

Сэм стоял у окна ко мне спиной. Я видела только его силуэт. Он смотрел не на город под рассветным солнцем, а на свою ладонь. Мне показалось, что он разглядывает линии, спрашивая у ладони свою судьбу.

Я улыбнулась. Накинула халат. Подкралась на цыпочках, хотела неожиданно мяукнуть в ухо, но потом устыдилась и раздумала. Я же взрослый человек, пускай и очень счастливый.

– Сэм…

Он не шевельнулся, не вздрогнул, будто вовсе меня не слышал. Только теперь я увидела, что на ладони у него лежит мой амулет. Наверное, ночью порвалась цепочка и Сэм нашел серебряную фигурку в постели.

– Это же мой кулон, – сказала я весело. – Цепочка порвалась, да?

Он повернул голову. Я встретилась с ним глазами…

И отступила. Его лицо было пустым, как в глубоком сне или в коме, – расслабленное, лишенное выражения. Он сомнамбула? Ходит во сне?

– Что случилось? Сэм? Что-то не так?

Он молчал. Цепочка амулета свешивалась с его ладони и была совершенно целой. Замок расстегнут. Ко мне вернулось чувство, хорошо знакомое по отрочеству: чужой взгляд! Меня высматривают. Так мышь чует присутствие совы в небе. Так цыпленок должен чувствовать коршуна.