И теперь, глядя сквозь стекло, она видит упрямство в глазах Юнатана Людвигссона. «Я не намерен, черт возьми, ничего вам говорить». От адвоката он отказался, заявив: «Они – тоже часть этой прогнившей экономической системы. Все они одним миром мазаны – мне такой адвокат не нужен».

Часы на стене показывают без двадцати пяти час.

Людвигссон смотрит на крышку стола, Малин видны только его дреды.

В прицепе они не обнаружили никакого оружия, о котором говорила София Карлссон. Никаких пистолетов, никаких гранат – ничегошеньки. Никаких взрывчатых веществ, но там сейчас работает Карин Юханнисон – и она прочесывает весь прицеп и окрестности в поисках улик. И пока никто не проговорился – ни один журналист в Клокрике не появлялся.

Тело Малин умоляет об отдыхе, глаза чешутся, все мышцы ноют, и она подозревает, что Зак, проводящий допрос, так же измотан, как и Юнатан Людвигссон. Она смотрит на его волосы – дреды в свете лампы напоминают грязных дождевых червей.

Юхан же выглядит свежим. Вероятно, дети заснули рано, и он вместе с ними, так что уже успел проспать несколько часов.

Магнитофон на столе в помещении продолжает крутиться, а в камере предварительного заключения сидят трое других задержанных в Клокрике. Бёрье Сверд и Вальдемар Экенберг только что приехали и немедленно допросят тех троих, пока они растеряны и не до конца сбросили с себя сон.

– Итак, – говорит Зак, и его голос мягко звучит из колонки, расположенной под потолком, как раз над тем местом, где стоит Малин. – Что ты делал в Стокгольме позавчера утром?

– Я не был в Стокгольме, – отвечает Юнатан Людвигссон, не поднимая глаз. – И больше я ничего не скажу.

– Смотри на нас, когда разговариваешь с нами, – произносит Юхан. – Слышишь? Мы знаем, что ты был в Стокгольме, и мы знаем, что это ты послал сообщение о Фронте экономической свободы в редакцию «Корреспондентен». Мы знаем, что именно ты стоишь за сайтом, – и скоро мы узнаем, что это ты организовал взрыв бомбы на Большой площади, от которого погибли две девочки. Это всего лишь вопрос времени.

Юнатан Лудвигссон продолжает смотреть в стол. В помещении тишина.

– Ты крепко влип, ты это понимаешь? – говорит Зак. Вся мягкость улетучилась, он смотрит в сторону зеркала, словно желая сказать Малин: «Я заставлю его заговорить, черт подери!». – Ты можешь начать с того, что расскажешь о Фронте экономической свободы. Кто вы такие?

Малин барабанит пальцами по полочке под окошком наблюдения, смотрит на Зака, на его лицо, которое в этом скудном свете напоминает череп, ощущает присутствие Карима и Свена, их тяжелое, напряженное и полное ожиданий дыхание.

Пистолет, оказавшийся сигаретой. Ярость, которую она испытала там, на поле, уже отлегла, однако Малин чувствует, что может в любую секунду завестись снова. На щеке у Людвигссона – небольшой синяк после их столкновения.

– Лучше расскажи, – мягко произносит Юхан. – Ради себя самого.

– И ради девочек, – добавляет Зак. – Которых ты убил. Которым навсегда останется по шесть лет. Какие у тебя ощущения от того, что ты убил двух девочек?

Юнатан Людвигссон продолжает смотреть в стол. Даже головой не качает. Вздыхает, набирает в легкие воздуху, прежде чем поднять глаза на Юхана и Зака. Взгляд у него совершенно пустой, словно он ушел в другую часть себя – ту, где всё по нулям.

Он смотрит на зеркало. Ухмыляется тем, кто, как он, видимо, догадывается, скрывается за ним.

– Ты – убийца детей, – произносит Юхан. – Самый ужасный вид убийц. И через две сотни лет тебя будут вспоминать как убийцу детей.

Юхан Людвигссон моргает. Проводит большим и указательным пальцами по рту, словно застегивая молнию.

– Скоро мы допросим твоих дружков, – говорит Зак. – И кто-нибудь из них точно расколется. Вид у них был такой, как будто они вот-вот наложат в штаны.

– Перепуганные, как зайцы, – говорит Юхан и смотрит на Людвигссона.

«Подрывник?» – думает Малин.

Может быть. Подрывник перед Олимпийскими играми в Стокгольме был такой же заблудший политический фанатик типа Людвигссона, перегнувший палку. Но ему удалось выполнить свою миссию. Олимпийские игры в Стокгольме не проводились, и слава богу.

Она смотрит через стекло на Людвигссона, который внутренне мечется между страхом и высокомерием.

– Расскажи о Фронте экономической свободы, – повторяет Юхан. – Многие согласятся с вами по сути дела. Люди ненавидят банки – так и есть. И многие наверняка сочтут, что это правильно – наказать банки за их жадность.

Людвигссон улыбается ему заговорщической улыбкой.

– Если ты расскажешь, если ты признаешься, то твои идеи займут немало места в СМИ. Ты станешь великомучеником – но это возможно, только если ты заговоришь.

– Твой папа, – произносит Зак. – Его выгнали с работы?

– Да. И теперь ему не найти другую работу. И все потому, что эти гребаные банки дали слишком большие кредиты долбаному инвестору. Именно такие, как этот Фалькенгрен, сломали жизнь моему отцу – а в этой стране масса таких людей, как мой папа. Но банки и их лакеи только набивают себе карманы. Этот самый Фалькенгрен заработал в прошлом году двадцать миллионов, а моего папу выгнали взашей, потому что банк рефинансировал предприятие, на котором он работал. Это абсурд. Полный бред. И этому нужно положить конец.

Произнеся эти слова, Людвигссон поднимает брови, затем опускает веки и делает вид, что заснул.

– А сейчас ты откроешь свой поганый рот и все расскажешь, чертов детоубийца, слышишь?

Зак встает – два шага вперед, – сжимает в пальцах дреды и сдергивает Юнатана Людвигссона со стула. Малин видит, как все это происходит, чувствует, что внутренне поддерживает насилие – так ему и надо! Ненависть к убийце детей – все то же неконтролируемое чувство, как и тогда на поле. Карим и Свен неподвижно стоят рядом с ней, стиснув зубы.

– Ты у меня заговоришь, чертова дрянь! Все расскажешь о Фронте экономической свободы, о том, что ты делал в Стокгольме, и о том, как ты или кто-то другой подложил бомбу.

– Ты послал сообщение, другие взорвали бомбу! – кричит Юхан, но его злость звучит убого, в нем нет настоящей ярости. – Кто он – человек с велосипедом?

– Это что такое? – кричит Юнатан Людвигссон, стоя на цыпочках под хваткой Зака, с перекошенным от боли лицом. – Что за чертова Гуантанамо?

Но Юхан не отвечает. Просто игнорирует вопрос. Похоже, он решил, что дружелюбные разговоры закончились. Он продолжает наседать:

– Кто был человек, подложивший бомбу возле банка?

Зак поднимает руку, так что носки Юнатана Людвигссона отрываются от пола.

– ЦРУ, вы просто проклятое ЦРУ! Я не знаю никакого человека с велосипедом.

Зак отпускает Людвигссона, так что тот плюхается на стул.

– Ты не знаешь? – переспрашивает Юхан. Теперь его голос звучит по-настоящему жестко, словно его собственные дети погибли от взрыва.