еще в городе… – в кармане ее жакета лежал русский пистолет, найденный на теле девушки:

– Парня мы не видели, но Макс его тоже убил… – Циона вдыхала влажный запах подземелья, – они, скорее всего, были повстанцами…

Выяснилось, что Максимилиан хорошо знаком с переплетением подвалов и тоннелей, под городом:

– Осенью сорок четвертого мы выкуривали отсюда партизан, – объяснил он, – я выучил карту почти наизусть… – миновав проспект Андраши, они повернули в сторону художественного музея. Максимилиан надеялся, что на окраинах они отыщут машину.

Он поднес зажигалку к венгерскому паспорту графини Сечени:

– Я не хочу больше неприятностей и задержек. Ты не венгерка, ты фрау Ритберг фон Теттау, моя жена… – Циона ощутила блаженное тепло, – а если кто-то поинтересуется твоими документами, он увидит не один пистолет, а два…

Циона сомкнула пальцы на стволе оружия:

– Стрелять я не разучилась. И вообще, не след преграждать нам дорогу. Я избавлюсь от любого, кто встанет между мной и Максом, между нами и Фредерикой… – Циона вспомнила снимки высокого, изящного ребенка:

– У нее аристократическая стать, она похожа на Макса, но волосы у нее мои, как и у Полины… – кроме волос, младшая дочь ничем не напоминала Циону:

– Глаза у нее Джона, повадка Джона, – угрюмо подумала Циона, – она упрямая, скрытная. Она тоже сорванец, как ее бабушка, леди Джоанна. Полина любит музыку, но способности у нее средние… – дочь бренчала популярные мелодии, но предпочитала рыбалку с баржи, и дом на дереве, выстроенный, по распоряжению Джона, охранниками:

– В парке она разбила вигвам, словно индеец, и ходила с перьями в голове… – герцог брал Полину и ее старшего брата в тир. Он учил детей стрелять из лука и ездить на лошади. Маленького Джона, в десять лет, посадили за руль автомобиля:

– Полину он тоже научит водить, – зевнула Циона, – они меня больше не касаются. Пусть живут, как знают. Джон соврет детям, насчет меня. Он врет, как дышит, у проклятого шпиона это в крови… – Циона не могла забыть ненависти к мужу:

– Он украл у меня восемь лет жизни. Вместо того, чтобы найти любимого, я была вынуждена возиться с ненужным мне ребенком… – обнаружив по пути склад продовольственного магазина, Максимилиан, весело, сказал:

– Устроим привал. Видишь, нашлось и вино, неожиданно неплохое… – они выпили бутылку токайского, закусывая острой салями и овечьим сыром из деревянной бочки, где плескался рассол. На десерт он открыл ножом банку персиков, Циона нашла на полках плитки шоколада:

– Немного возьмем с собой, – он поцеловал сладкие губы, – но я бы сейчас не отказался от чашки кофе… – Феникс проверил кошелек. Доллары лежали во внутреннем кармане куртки:

– Хорошо, что госбезопасность нас не обыскала. Когда выберемся наверх, найдем кафе. Восстание восстанием, но на окраинах все должно работать. Чашка кофе, и машина, до австрийской границы… – он задумался:

– Нет, это опасно. На угнанном автомобиле мы более заметны. Надо добраться до какого-нибудь городка, нанять такси. На поезда сейчас соваться не следует. Тем более, движение, наверняка, прекратили. По крайней мере, метро не ходило… – памятуя об осторожности, они двигались не в тоннеле метро, а параллельно ему:

– Там сейчас много народа, – сказал он Ционе, – словно в Берлине, весной сорок пятого. Я тогда немало времени провел под землей… – он подумал, что и тогда упустил шанс пристрелить Холланда:

– Ничего, я до него доберусь, – успокоил себя Феникс, – нехорошо использовать Цецилию, как приманку, но на нее он клюнет. Он не преминет свести счеты с беглянкой… – Феникс, с удовольствием, думал, что Цецилия предпочла его:

– Я старше Холланда, но это ничего не значит. Я уверен, что следующим летом у нас родится ребенок… – Феникс рассчитывал на мальчика:

– Девочка у нас есть. Наша принцесса, Фредерика… – о докторе Горовиц и ее муже он не беспокоился:

– Либо русские пристрелят их, оказав нам услугу, либо позже я сам их пристрелю. Сейчас, главное, добраться до Австрии… – на него веяло тревожным ароматом лаванды:

– Кофе я не получил, – смешливо подумал Феникс, – но утреннего десерта не лишился. Шоколада, и кое-чего еще… – он погладил мягкую ладонь девушки:

– Осталось недолго, любовь моя. Кажется, мы на окраине парка… – впереди забрезжил свет, Феникс остановился:

– Канализационный люк открыт. Подожди, – он подвел Цецилию к лесенке, – я посмотрю, что происходит наверху… – она помотала головой:

– Давай я. Лестница хлипкая, ступени могут тебя не выдержать… – сбросив туфли, Циона ловко вскарабкалась наверх.

Деревья парка тонули в туманной дымке, впереди возвышались облупленные, вымазанные дешевой краской стены купальни Сечени:

– Макс не ошибся, – гордо подумала Циона, – мы на границе парка. Отсюда ведет прямая дорога из города… – она прижалась к кромке люка. Чугун холодил щеку. Над парком, с клекотом, вились птицы.

Неподалеку от Ционы улицу перегораживал деревянный барьер. Рядом стояли темные машины госбезопасности и потрепанный форд, со значком такси. Невысокая женщина, в сером костюме, курила, прислонившись к капоту. Рыжие волосы она собрала в узел. Наклонившись к открытому окну машины, она что-то сказала. Циона заметила усталость, на лице подруги:

– Она пыталась выехать из города, но ее задержали. У нее бельгийский паспорт, мы с ней похожи, только она ниже ростом. У нее есть машина, это наш шанс… – Циона перегнулась вниз: «Доставай пистолет, Макс».

Форд с табличкой «Такси» стоял у купальни Сечени несколько часов.

У парка, Цила наткнулась на патруль сил национальной безопасности:

– Не надо было с ними говорить по-венгерски… – она затянулась американской сигаретой Генрика, – это вызвало подозрения. Но никто из них не знал языков… – едва заслышав Цилу, старший патруля распорядился:

– Сдайте паспорта. Вы подозреваетесь в связях с нежелательными элементами, ваши документы подделаны… – Цила вздохнула:

– Господин офицер, я родилась в Венгрии, но покинула страну ребенком. Я гражданка Бельгии, а это господин Авербах, и госпожа Майер, лауреаты недавнего музыкального конкурса. Мы уезжаем из страны, что не запрещено законом… – гэбисты, как потом назвал их Генрик, переворошили весь багаж. Открыв скрипичный футляр, кто-то заметил:

– На вывоз антикварных вещей требуется особое разрешение, от министерства культуры… – Тупица, выразительно, закатил глаза:

– Это груда дров, господин офицер. Я играю на скрипке на репетициях, она сделана до войны. Инструмент потрепанный, поэтому выглядит старым. Никакой ценности он не имеет… – когда патруль оставил их в покое, Адель шепнула Генрику:

– Ты очень лихо врешь… – юноша, мрачно, отозвался:

– Я начал врать в Аушвице, не дотянув и до пяти лет. Мне надо было притворятся немым, Анри Мерсье, младшим братом близнецов. Я был уверен, что они не заглянут внутрь скрипки… – он добавил:

– С одной стороны, жаль, что у нас нет оружия. С другой, если бы тетя Эстер отдала нам пистолет, нас бы, немедленно, сопроводили на проспект Андраши… – длинные пальцы Генрика нашли теплую ладонь Адели:

– Не волнуйся, – тихо сказал Тупица, – я в армии служу, а не числюсь. Я умею стрелять, вожу машину. Я позабочусь о тебе и тете Циле… – Адель подумала:

– Дядя Джованни и дядя Максим тоже бы так сказали. Джон… – она скрыла вздох, – Джон любил покойную Эмму, а больше никого. Может быть, он не любит тетю Циону, но и меня он не любит… – начальник патруля ждал звонка с проспекта Андраши, разрешающего движение машины:

– Госпожа Гольдберг, – вежливо сказал он Циле, – у нас оборудован полевой телефон. Ваши документы при мне, я продиктовал коллегам все данные. В центральном управлении проверяют номера машины… – Цила заставляла себя держаться спокойно:

– Я объяснила, что взяла форд у знакомого, работающего в такси. Тетя Эстер нашла машину брошенной, однако если шофера убили… – Циле не нравились темные брызги, на полу, – и если дядя Авраам со Шмуэлем, попали в руки госбезопасности, то нас могут арестовать, посчитав, что мы избавились от таксиста…

Едва рассвело, как Генрик и Адель вытащили из саквояжа ноты:

– Таких концертов я устроил много, – признался Тупица, – у меня на заставе лежит обыденная скрипка. Я играю ребятам, надо как-то коротать время… – Адель потерла лицо руками: