так в ушах свистело, что оглохнуть можно. Замереть, заледенеть и не чувствовать того, что я чувствую. Этот жгучий стыд. И эту невыносимую ревность, которую скрежет ножниц приглушил лишь на минуты.

Но я не смею даже писать Матвею, хотя очень хочется. Мне сейчас как никогда нужен друг, но он ведь чётко обозначил, что не хочет дружить. Не дружба нужна ему. А другого я дать ему не могу. Так что не в праве душу изливать, как бы не хотелось.

Намёрзнувшись вдоволь, когда уже зуб на зуб перестаёт попадать, я всё же сажусь на автобус и еду домой. Сегодня мне придётся пережить весь позор ещё раз. Уверена, Герман уже в курсе.

Герман дома. Изучает какие-то документы. Не отрываясь от бумаг, по пути из кухни снова за письменный стол, на ходу обнимает меня и целует.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты пахнешь снегом, — говорит вскользь. — Зима на носу, и моя Снегурочка принесла её в дом.

— Угу, — отвечаю невнятно.

Он не в курсе ещё. Странно.

Я захожу, развешиваю одежду, чтобы просохла, и мою руки. Сажусь на диван в гостиной и впериваюсь взглядом в спину Германа.

Я должна ему всё рассказать, но не могу. Не решаюсь, даю слабину. Пусть ещё несколько часов пройдут в обманчивом спокойствии.

Что-то внутри копошится, пытаясь оправдаться. Гаденькое чувство нашёптывает: “Ты ведь ему сказала, что ревнуешь… ты ведь его просила… ”

— Иди ко мне, — поворачивается на кресле и раскрывает объятия Герман, а я послушно встаю и подхожу, взбираюсь к нему на колени и прижимаюсь лбом к груди.

— Ты какая-то тихая, — целует в волосы. — Женька, не придумывай лишнего, ладно?

— Угу, — киваю снова, будто лишилась способности говорить, и зажмуриваюсь. Я уже. Уже придумала.

Надо признаться ему. Самой всё рассказать. Так будет правильно, как минимум по отношению к нему.

— Стой, да ты горячая, — Герман прижимается губами к моему лбу, а потом внимательно смотрит в лицо. — Температура у тебя, девочка моя. И глаза блестят.

Трогаю запястьем свой лоб — и правда кажется горячим. Наверное, сказывается вчерашняя ночная прогулка на балконе под ледяным ветром. Да и сегодня добавила.

— Иди выпей таблетку и ложись, Жень. Я ещё долго буду сидеть, надо пройтись по документам, завтра может пригодиться.

— Хорошо, — так и не говорю того, о чём следовало бы.

Делаю всё, как он сказал, снова с горечью подмечая, что целует он меня на прощание в лоб, а не в губы. Вряд ли Герман так сильно боится заразиться…

Засыпаю я мгновенно. Всё ночь брожу в каких-то неясных сновидениях, путанных образах и размытых реальностях. Небо обрушивается и бьёт своими синими изрезанными лоскутами, а я никак не могу спрятаться в тот самый свой шкаф. А когда получается, то двери почему-то не закрываются. Зову, зову то бабушку, то Германа, но они не приходят, оставляя меня с кошмаром один на один. И только какая-то другая тёмная фигура, наконец, заслоняет меня, но дальше я ничего не помню.

Просыпаюсь резко, как от толчка. Дышать нечем, волосы влажные и облепили шею. Сердце в груди колотится в неудержимом ритме.

Прикладываю ладонь к груди в попытке унять его бой и отдышаться, когда просыпается Герман и приподнимает голову.

— Ты чего, Женёк? — его голос хрипит ото сна.

А я сама не своя. Температура спала, но нервное перенапряжение не отпускает.

— Ты любишь меня? — спрашиваю, чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы. Мне очень-очень важно услышать это от него. Прямо здесь и сейчас.

— Конечно, — Герман приподнимается и смотрит сосредоточенно. — Ты сомневаешься?

— Я… — не решаюсь ответить ни положительно, ни отрицательно. Потому что в первом случае я обижу его, а во втором солгу. А мне не хочется делать ни того, ни другого.

— Иди ко мне, моя хорошая, — берёт за руку, сжимает крепко и тянет к себе.

Я будто только этого и ждала. Разрешения, приглашения. Подаюсь к нему, льну, растворяясь в его запахе и ощущении силы. Он нужен мне как воздух. Даже сильнее!

Как вообще кто-то может быть важнее воздуха? Это же ненормально…

Значит, я ненормальная, что ж.

С жаром принимаю его поцелуи и с мольбами прошу ещё. Герман распаляется быстро, а мне хватает лишь искры, чтобы изнемогать от желания и жаждать его ласк ещё и ещё. Его рук, его губ. Чтобы встречать тяжесть его тела с восторгом и упоением.

— Скажи, скажи, что любишь меня, — то ли стоны, то хрипы вырываются из моего горла, пока сильные протяжные толчки сотрясают тело. — Скажи это, Герман, мне так нужно это слышать…

— Люблю, Женечка, люблю, — то ли шепчет, то ли рычит он.

— И я тебя.

Моя душа наполняется нежностью. Знаю, что нам придётся серьёзно поговорить, но самое главное — он любит меня! Я это знаю! Мы со всем справимся. Обязательно.

А дальше мы молчим. Я растворяюсь в нашем общем удовольствии, а потом засыпаю в его объятиях. Пытаюсь игнорировать саднящее чувство, что я будто вор, крадущий этот момент и наслаждающийся им.

Просыпаюсь поздно и долго не могу прийти в себя. Образы ночи не отпускают.

Рядом на тумбочке стоит уже остывший чай и тарелка с бутербродом, накрытым салфеткой. Внутри становится тепло от проявленной заботы Германа, но тут всплывают вчерашние воспоминания, и меня заполняет горечью и тревогой.

Плохо. Чувствую себя плохо. Ничего не болит, температуры нет, но меня всю ломает. Наш ночной секс будто пьянящий бокал вина, утоливший тревогу тогда, но вызвавший похмелье сейчас.

На учёбу я снова не еду. Кое-как привожу себя в порядок и, чтобы занять руки, начинаю готовить есть. Всё, что Герман любит больше всего — борщ, картошку с баклажанами и мясом, блинчики с творогом и изюмом. Убираюсь с пылесосом и тряпкой, до блеска натираю все окна.

Уже четыре. Значит, Герман поехал на форум сразу из офиса. Уже встретился с ней…

Они сейчас поговорят или после мероприятия?

А может, Екатерина и не поехала, раз платье оказалось испорчено?

И Злата не звонит и ничего не пишет.

Внезапно в голове, словно красная лампочка, начинает мигать мысль — на месте ли кольцо?

Если на месте, то я выдохну, а если нет, то…

Что будет со мною, если кольца я не обнаружу, я решаю в фантазии своей не досматривать. Знаю, что снова делаю глупость, что не должна так поступать, но не в силах уже просто сходить с ума, поэтому бросаюсь к шкафу и вытаскиваю ящик Германа, в котором в прошлый раз нашла кольцо.

44