А ещё, оказывается, в центре недалеко от нашей улицы будут строить супермаркет. Жители радуются, теперь не придётся в центр ходить или в соседнюю станицу ездить.

Прощаемся с бабушкой, и я начинаю собираться в “Джаз”. От зеркала воротит. Ну какое я солнышко, бабушка? Лгунья, ревнивица… противно самой.

В ателье, словно специально, прямо напротив моего рабочего места на манекене висит платье Екатерины. Уже готовое, отпаренное Аней. Идеальное. Для идеальной. Я, наверное, такое никогда не надену. Некуда будет.

Я ведь просто Женя из Старых Синичек. Белошвейка на полставки. Я не хожу на форумы и приёмы.

Очень стараюсь взять себя в руки и работать, но даже девчонки замечают, что я взвинчена, поэтому не трогают. В итоге, в тысячный раз посмотрев на платье, я хватаю телефон и пишу Герману.

“Может, не пойдёшь на форум?”

Вот так, прямо в лоб, честно. Он ведь просил быть с ним честной.

“Женя, ты чего?” — прилетает в ответ.

И вот как объяснить? Что сказать?

“Я ревную, — пишу честно. Приходится несколько раз писать и удалять, потому что пальцы не слушаются, попадают не по тем буквам. — К Екатерине”

“Жень, перестань. Я же говорил тебе, что это мероприятие важно для меня. А на счёт Кати не переживай, поговорю с ней, как обещал. Жень, она хорошая, всё поймёт, поверь”

Катя…

Хорошая…

А мне что делать? Как не сойти с ума?

Видела я её. Не отпустит Германа так просто. Чувствую.

Девочки уходят на обед в кафе, а я остаюсь. Зря, наверное, потому что в голове снова диафильм: вот Герман пытается сказать ей о нас, но уже через несколько часов просыпается в её постели и понимает, что какая-то там Женя — ошибка. Просто ошибка.

И кольцо это так и всплывает в памяти…

Да, я действительно схожу с ума. Проклятая ревность отравила душу и голову. Знаю, что пожалею. Знаю, что подвожу важных для меня людей. Знаю, что будут последствия, но… беру самые большие закройные ножницы и подхожу к проклятому платью.

43

Моя голова словно в тумане. В ушах тихий писк, как когда после шумного места попадаешь в тишину. Но понемногу этот туман начинает рассеиваться, и на его место приходит ужас. Такой, от которого все волоски на теле встают дыбом.

Что же я натворила…

Словно не в себе была. Будто кто-то, а не я, кромсал ножницами нежную ткань платья.

И теперь я стою и смотрю на обезображенные ошмётки того, что ещё несколько минут назад было красивым платьем. Закрываю глаза, а на внутренней стороне век эти же лоскуты синие, словно отпечатались, врезались в мозг.

Ножницы падают на пол с оглушающим металлическим стуком. Прямо у ног острыми концами, едва не задевая мои кроксы. Внезапно к горлу подкатывает тошнота. Желудок сжимает в стальном кулаке так, что не продохнуть.

Зажав рот рукой, я стремглав бросаюсь в сторону уборной, и там меня буквально выворачивает наизнанку. Сотрясает в жутких спазмах так, что кажется, будто вот-вот в теле все сосуды взорвутся.

Руки трясутся, когда открываю кран и пытаюсь умыться, но только расплескиваю воду.

Господи, что же со мной происходит? Как я докатилась до этого?

Сажусь на корточки и опускаю голову пониже между коленей, пока не начинает пульсировать в висках. Но хоть кружить перестаёт.

Кое-как встаю и снова смотрю на себя в зеркало.

Кто эта девушка? Бледная, под глазами синие круги. Взгляд пустой. Смотрит сквозь меня, будто из потустороннего мира.

Делаю несколько глубоких вдохов и долгих выдохов. Хочется тихо взять свои вещи, пока девочки ещё не вернулись с обеда, и сбежать. Спрятаться где-нибудь в шкафу, пересидеть бурю, как я делала, когда была маленькая, пока бабушка не объяснила мне, что в грозе нет ничего плохого. Это природа, и она так даёт земле влагу и жизнь.

Но сейчас я не в детстве, и рядом нет бабушки, которая обнимет и развеет все мои страхи. Я взрослая и решать проблемы придётся как взрослой. Сама натворила, Женя, сама и разгребай.

Когда выхожу в коридор, понимаю, что девочки уже вернулись с обеда и узнали о случившемся. Поэтому набираю в грудь больше воздуха, сжимаю кулаки и иду в кабинет Златы.

— Это я сделала, — голос будто звучит не мой, а какой-то совершенно незнакомый. Отстранённый, глухой, надтреснутый.

Злата, сидя за своим столом, поднимает на меня глаза, будто не верит. Она выглядит бледной и уставшей. Аня с заплаканным лицом качает головой, глядя на меня шокированно.

— Мне очень жаль, — что-то внутри меня ломается, но я терплю эту боль. Даже рада, что она есть, это значит, что я не полностью пропиталась ядом, что я не до глубины души тварь, которой была двадцать минут назад, кроша результат чужого труда. — Я всё возмещу. До копейки. Простите, что подвела вас.

В груди всё дрожит. Глаза печёт, но я не позволяю себе расплакаться. Не хочу, чтобы меня хоть немного жалели. Не заслужила.

Я только что потеряла лучшую в мире работу с лучшими в мире коллегами и лучшей в мире начальницей. И мне правда очень-очень жаль.

Я не знаю, что ещё сказать. Не знаю, что сделать. Время вспять не вернуть. Остаётся только пожинать горькие ягоды.

Наверное, нужно просто уйти. А потом прислать деньги. Или принести — как скажет Злата. За это платье мне придётся отдать все свои сбережения, но выбора нет.

Приходит мысль, что Злата в праве, вообще-то, и полицию вызвать. Что ж, если так — пусть. Ничего уже не исправить.

— Можно я пойду? — спрашиваю на всякий случай. — Или вы полицию будете вызывать?

— Иди, — отвечает Злата негромко, продолжает смотреть так, будто перед нею не я стою, а какое-то неведомое существо. — Иди, Женя.

— Спасибо.

Я выхожу на улицу и пытаюсь глубоко вдохнуть, но камень на груди не позволяет. Холодный ветер с ледяной крошкой бьёт по щекам. Утром выпал первый снег, но тут же превратился в грязную слякоть. Такую же, как сейчас у меня в душе.

Натягиваю пониже капюшон, пытаясь скрыться от всех, и бреду по тротуару вдоль дороги. Ботинки промокают быстро, их-то давно пора было заменить. Вот с зарплаты хотела, но придётся в них же теперь ещё долго…

Уже и остановка давно позади осталась. Сяду на следующей. Или на какой-нибудь. Или до самого вечера буду брести пешком, а там как получится.

Сейчас бы закрыть глаза, и на полной скорости по лужам на мотоцикле за спиной Матвея. Чтобы