– Вот за это и предлагаю выпить! – подхватил Филя и покосился на Татьяну.

– И чтоб ты себе язык подрезал! – Князь метнул сердитый взгляд на Филю.

– Слушаюсь, ваша светлость!

– А почему в «дереве» не указана ваша жена? – спросила Татьяна, окуная кусочек мяса в томатный соус.

– А кто здесь о ней знает? – отмахнулся Орлов. – Она умерла в Нью-Джерси, где мы жили последние пятнадцать лет.

– Давно?

– Давно, – качнул головой Орлов. – Как девочка на серфинге по волнам летала, пока ее волной не накрыло… Доску к берегу прибило, а ее нет… Даже могилы не осталось от человека, так-то. Ходил каждый год на тот берег, цветы в воду кидал…

Он замолчал и взялся за бокал.

Прискакал конюх – темнолицый от жизни преимущественно на свежем воздухе, бородатый, косматый, но в очках с толстыми линзами, отчего почему-то напоминал мудрого индуса, проповедующего здоровый и праведный образ жизни.

– Нет зайца, – сказал он безрадостно, будто это было для него настоящим горем и позором, и одним махом выпил стопку, которую поднесла ему Татьяна.

Я строил на ломте черного хлеба пирамиду из сала, горчицы, листа салата и колечка лука и поглядывал по сторонам. Татьяна стояла у стола крепко и голода не стеснялась. Садовница хоть и была старше лет на пять, в сравнении с Татьяной казалась ребенком, пережившим войну, – кожа белая, движения замедленные, аппетит нетренированный. Я смотрел на ее правильное лицо, ровный нос, изумительные губы и удивлялся, до чего же наши женщины умеют себя уродовать. Кухарка – ладно, она уже не молода, да и в молодости не была красивой. Но садовнице ведь еще нет тридцати, и у нее удивительное, породистое лицо! Зачем ей этот платок, закрывающий лоб и волосы? Зачем телогрейка и резиновые сапоги сорок второго размера? Да этой женщине, чтоб показать свою красоту, не надо платья от Кардена и косметики от Версаче. Ей вообще одежда не нужна. Ее раздеть надо и поставить у березы. И все. Отпад. Весь мир будет у ее ног.

– Я недавно в газете одну забавную историю вычитал, – сказал Филя. Он сидел на подстилке из прошлогодней травы, опираясь на влажный березовый ствол, и попивал вино. – Один «новый русский» заказал себе на дом проститутку. Девочка оказалась – просто чудо! И ужин сама приготовила, и на фортепиано ему Шопена сыграла, и «Аве Марию» спела. В постели мужик окончательно растаял. Утром просыпается – нет ни девочки, ни его паспорта. Паспорт потом по почте пришел, а девочка через девять месяцев к нему домой с ребенком на руках заявилась. Жена «нового русского» в обморок – хлоп! И на развод. А чего разводиться, если мошенница каким-то образом давно их развела и мужика на себе женила… Короче, та проститутка потом его из собственной квартиры выселила. В одном костюмчике мужик остался. И без работы. Пишут, что сейчас он на каком-то вокзале бомжует.

Я поглядывал на Татьяну. Девушка, слизывая крем с пирожного, с трудом сдерживала смех, будто Филя рассказал весьма забавный анекдот. Князь, кажется, был погружен в свои мысли и не слишком вслушивался в бормотание кассира.

– А потом она продала квартиру и уехала в Швейцарию, – стал развивать я нравоучительную фантазию Фили. – И еще подала на алименты. И теперь бомж собирает в мусорных баках бутылки, сдает их и четверть выручки переводит на ее счет в заграничном банке.

Татьяна смеялась. Филя молча пожал плечами и надолго присосался к горлышку бутылки.

– Рад дурак, что глупее себя нашел, – проворчал Орлов, сердито взглянув на меня.

Обед заканчивался. Кухарка собирала со стола использованную посуду, пустые бутылки и складывала в большой черный короб, обитый по углам сталью.

Не успел я смастерить второй бутерброд, основу которого составляли хлеб, масло и кусочек исландской сельди в горчичном соусе, как Татьяна незаметно отчалила от стола. Я упустил ее всего на несколько секунд и сразу потерял из виду. Тут некстати князь предложил мне выпить с ним водки, «чтобы дичь не с языка слетала, а под ногами лежала», а потом стал рассказывать старинную притчу об охотнике на медведя, и я не мог отказать ему во внимании, хотя краем глаза видел, как Филя медленно поднимается на ноги. Кассир намеревался исчезнуть с поляны так же незаметно, как и Татьяна.

Я уже не понимал, о чем говорит Орлов, думая только о том, чтобы Филя споткнулся и поломал себе ногу. На удачу, притча оказалась короткой, князь замолчал и приподнял стопку.

– Прекрасно! – сказал я. – По этому случаю прошу алаверды!

И позвал Филиппа. Кассиру ничего не оставалось, как подойти к нам. Я налил ему, обнял его за плечо и сказал:

– Расскажи Святославу Николаевичу, как мы с тобой удирали от секача!

– Что? – не поверил Орлов. – Почему не доложили о таком позоре?

Я оставил родственников наедине и, убыстряя шаги, пошел по поляне, глядя по сторонам. На южном склоне, упирающемся в ручей, где снег сошел недели две назад, Татьяна собирала подснежники. Она медленно шла между деревьев, глядя под ноги. Влажная, упругая земля позволяла мне двигаться бесшумно, и Татьяна вздрогнула от неожиданности, когда я нагнал ее со спины и закрыл ей глаза ладонями.

– Не смешно, – сказала она, не пытаясь освободить лицо от моих ладоней. – Хватит, надоело.

– Кто? – спросил я.

– Конь в пальто.

– Отгадала, – сказал я и повернул девушку лицом к себе.

Мне было приятно смотреть в ее красивые глаза и улыбаться.

– Дальше что? – спросила Татьяна.

Я без усилий подтолкнул ее к стволу березы. Не сводя с меня глаз, Татьяна поднесла к своему лицу тощий букетик.

– Я в восторге от твоей хватки, – сказал я, не убирая рук с плеч девушки. – Но у меня не хватает фантазии предположить, что будет, если вдруг Родион объявится? Кто ты будешь ему тогда? Мамочка, да? А он тебе вроде как сыночек? И что этот сыночек с тобой сделает, когда узнает…

Я не договорил. Произошло что-то необъяснимое. Татьяна вдруг каким-то ловким движением сбросила мои руки со своих плеч и тыльной стороной ладони врезала мне в челюсть. Не желая верить очевидному, я отшатнулся и попытался опять схватить девушку за плечи, чтобы тряхнуть ее, как яблоню, но Татьяна подпрыгнула и, развернувшись в воздухе, хлестко взмахнула ногой…

Мне пришлось очень постараться, чтобы избежать удара. Я едва успел пригнуть голову и выставить вперед руку, согнутую в локте. Полет девушки был резко прерван на самом красивом месте, но и я не удержался на ногах. Мы оба повалились навзничь. Земля беззвучно спружинила слоем листьев. Татьяна замерла, раскинув руки и глядя в небо. Между нами торопился жить тщедушный подснежник. Я сорвал его, перевернулся и оказался над девушкой.

– Ты не ушиблась? – спросил я.

Она отрицательно покачала головой. Я лежал над ней и рассматривал ее лицо вблизи. Женское лицо вообще лучше всего рассматривать сверху. Сильный изгиб губ, влажный блеск ровных и чистых зубов, пепельные брови, миндалевидные цвета баргузинки глаза…