– Палка, палка, огурец, вот и вышел человец, – пробормотал он. – Что-то я ничего не понял…

– А что тут понимать? – возразил я. – Девочка цепляется за княжеское состояние любыми доступными способами. Раз не получилось выйти замуж за Родиона, можно попытаться выйти за Святослава Николаевича.

– Но разве… разве старик не видит, что пригрел у себя на груди змею! – с трудом произнес Филя, скрипя зубами. – Мерзавка! Проститутка! Дрянь!

– Мне кажется… – начал было я, но Филя, перехватив мой взгляд, перебил:

– Я знаю, что тебе кажется! Я знаю, что ты думаешь обо мне! Не только наследство, дружище, не только! – Он тряс кулаком перед моим лицом и брызгал слюной. – Я не выношу гадюк вроде Татьяны! Не выношу их змеиной гибкости, понял?

Его скулы обострились. Дыхание становилось все более частым и глубоким, отчего ноздри стали широко раскрываться, как у взмыленного коня. Вскинув ружье, он принялся палить по веткам, которые паутиной нависали над нами. Тучи ворон взмыли в воздух. Небо пришло в движение.

– Ненавижу! – кричал Филя, продолжая палить вверх. – Ненавижу этих тварей!

Стол, сколоченный из сосновых досок, уже был на две трети заставлен снедью, и места на нем оставалось в аккурат для длинных, будто нанизанных на луковые стрелы шашлыков и щуки, запеченной в тесте в костровых углях. Не успела Татьяна водрузить на свободное место овальное блюдо, как князь шлепком припечатал к столу свежий номер местной газеты «Двинская заря» и сказал:

– Полюбуйтесь! Вольно псу и на владыку брехать. Им в охотку не только чистую бумагу бандать. Позор!

Он отошел от стола, снял папаху и пристроил на ней рябое зимняковое перо. Я стоял к столу ближе всех и взял газету в руки. На первой полосе, как обычно, размещались криминальная хроника и реклама. А вот разворот был посвящен родословной князя и озаглавлен «Генеалогичекое дерево Орлова С.Н.». «Дерево» было путаным, сложным, состоящим из множества квадратиков и полосок.

– Мать Ольга родилась от Елены и Ивана, – вслух расшифровывала схему Татьяна, глядя на газету через мое плечо.

– Мать Ольга – это моя мать, – пояснил князь, отламывая от курицы прожаренное до сухого хруста крылышко.

– А Елену, в свою очередь, родили Агафья и Николай, – продолжала Татьяна. – Николай – от Ульяны и Федота. У Федота три брата. Один из них, Касьян, с Пелагеей родили Зою, которая в браке с Никоном родила двух сыновей и дочь: Макара, Карпа и Раису. А те родили… Ой-е-ей! Тут столько фамилий и имен!

– Это все мои родственники! – обратил внимание присутствующих князь, надкусывая крылышко.

– Про меня, наверное, там не написали, – с деланным безразличием сказал Филя, наматывая круги по поляне вокруг стола.

– Про тебя… – произнесла Татьяна и опустила взгляд ниже. – Почему же! Вот твое имя – в жирной рамке.

– Как в некрологе, – усмехнулся Филя.

– Значит, мать Святослава Николаевича – Ольга, – бормотала Татьяна. – Ее сестра Ксения с Михаилом Гонзой родили Матвея, который с Марией родили сына Филиппа.

– Ну, утешила, – с заметным облегчением произнес Филипп и взял со стола бутылку вина.

– Ты аж побледнел, братец! – усмехнулся князь.

– А чего мне бледнеть, Святослав Николаевич? – пожал плечами Филя и отхлебнул из горла. – Я к вам в родственники не записывался, как некоторые. Не моя вина, что вы мне двоюродный дядька. Так судьбой определено. Хотите – гоните в шею, не обижусь.

– Видал? – подмигнул мне князь. – Жалость вызывает.

Татьяна в черных кожаных джинсах и полушубке – изящная, пружинистая, сильная, как пантера, с нежной настойчивостью взяла из моих рук газету. Некоторое время она с интересом рассматривала схему, особенно ее нижнюю часть, куда дождем стекли все ныне живущие родственники князя, человек пятьдесят-семьдесят, потом подняла глаза на Орлова и спросила:

– И как вы думаете поступить со всей этой толпой страждущих?

– Кнутом! – весело ответил князь. – В поле всех погоню хлеб выращивать!

– Так жестоко?

– Правильно, Николаич! – поддержал Гонза, забивая рот толстым пучком зелени.

– Вас ждали здесь как мессию, – мягко возразила Татьяна, возвращая газету мне. – Народ уже ни в кого не верит – ни в правительство, ни в бога, ни в историю. И вдруг – вы! Богатый, родной, русский до мозга костей!

– И что прикажешь мне теперь делать, камочка? – насторожился князь.

– Не знаю, – ответила Татьяна, наливая себе в бокал немного белого вина. – Вы сделали уже очень много. Новая церковь, новая школа, новая больница, о какой здесь даже мечтать не могли. Это все прекрасно, но… Вы видели, как бабки целуют ограду усадьбы? Не убивайте последнюю надежду у людей. Оставайтесь для них богом.

– О какой надежде ты голчишь? – нахмурился Орлов. – Надежде на то, что в один прекрасный день я преставлюсь, потом нотариус вскроет завещание и выяснится, что всем этим безделюям (он кивнул на газету) я оставил свое состояние? Этой вот надеждой я должен поддерживать любовь народа к себе?

– Мы, Николаич, вас и без состояния любим! – вставил Филя, пальцами снимая с шампура жирный кусок свинины. – Лично мне, господа, этот разговор неприятен.

– Вы не поняли меня, – сказала Татьяна князю, скармливая шашлык кучерявой борзой. – Главное все же для людей – именно это дерево, этот могучий ствол. Осознание того, что в нашем жалком городишке наконец появилась ось, вокруг которой все вертится. Ваша усадьба, ваша семья, ваши потомки… Понимаете меня? Все смотрят на вас – хозяин вернулся! Сильный, справедливый, богатый. И поселился не в муниципальной квартире, а в усадьбе. Это значит – надолго, на века! И ваши богатство, сила и щедрость должны быть вечными, чтобы люди верили вам вечно, как раньше в монархию или в партию. И тогда на душе у людей будет покойно и счастливо, они будут знать, что защищены вашей добродетелью.

– Вечно не получится, – возразил князь. – Мне восемьдесят четыре года, камочка.

– Потому вам нужны сыновья, внуки, правнуки…

– Вот же, черт, как живот сводит! – вдруг перебил Татьяну Филя и, морщась, стал расстегивать «молнию» куртки. – Да что ты к человеку привязалась! Свою личную жизнь обустроила, так не лезь с глупыми советами!

– Что ты имеешь в виду? – спокойно спросила Татьяна.

– А что сказал, то и имею! Святослав Николаевич сам разберется, что ему нужно.

– Это ты верно подметил, – кивнул Орлов, вытирая губы тканевой салфеткой с вензелем «СО». – Сам разберусь, хотя, собственно, и разбираться не в чем. Потребности у меня уже небольшие. Хочется, чтобы вокруг меня были люди честные, великодушные, с чистыми помыслами. Чтобы все в городе стали вежливыми, боялись бога и почитали старших. Чтоб никто не унижался, не попрошайничал, не воровал, не завидовал. Чтобы девицы знали, что такое стыд…