Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь Дэвид переключился с галстука на свои пальцы и начал нервно перебирать их, после этих слов. Тактика детектива Фаррелла была направленна на то, чтобы надавить на него, ведь иначе действительно он имел право не раскрывать личность своего клиента, и им пришлось бы совершить гораздо больше бумажной работы, прежде чем получить доступ к необходимой информации. Но за всем этим потратится много времени, которого у них не было.
— Хорошо, что вы хотите узнать? — сдался он.
— Ничего такого, чтобы нарушало этические нормы вашей профессии. Когда вы видели ее в последний раз, помните точную дату?
— Эм… Да, конечно, она была у меня на приеме одиннадцатого августа.
— Это было довольно давно. А после этого не появлялась? — продолжал напирать Гейл.
— Нет, после этого ее не было. Мы разорвали терапевтические отношения, так как это стало противоречить этическим нормам.
— По какой такой причине? У вас была сексуальная связь?
Браун тут же всплеснул руками и возмущенно выкрикнул:
— Нет, конечно! За кого вы меня принимаете? Я профессионал своего дела и не допущу подобного со своими клиентами.
— Тогда в чем же дело? Девчонка явно нуждалась в помощи, а вы решили прекратить оказывать ей терапию?
— Просто… — он обхватил голову руками, словно она стала тяжелой как камень. — Она влюбилась в меня… Я думал, что смогу изменить ее отношение но, увы, Эвелин сделала неверные выводы. Моя главная ошибка заключалась в том, что я не обратил внимания на то, что она втрескалась в меня. Видите ли, я диагностировал у нее пограничное расстройство личности с нарушенным типом привязанности. Как врач, я назначил антидепрессанты и седативные препараты. Все шло хорошо, пока она не начала привязываться ко мне. Я думал, что мы сможем построить доверительные отношения как доктор-пациент, но она все неверно поняла. И вскоре начала следить за мной, встречать после работы, узнала домашний адрес. Понимаете, ей стало казаться, что и она мне нравится, словно у нас могут быть отношения. Несколько раз, я давал ей понять, что подобное невозможно, но она никак не понимала, точнее не хотела в это верить…
Гейл хмыкнул, так как считал, что все эти психотерапевты не более чем шарлатаны, которые только и делают, что тянут деньги из людей. Он — человек старого времени, полагал, что единственное способное помочь решение — отправить девчонку в клинику и не церемониться с ней. Однако рассказ Дэвида, заинтересовал его, ведь стали проявляться некоторые аспекты личности пропавшей.
— Что стало последней каплей? Все это время вы так самоотверженно старались ей помочь, но почему тогда отказались работать с ней?
— Она следила за мной и как-то увидела, что я начал встречаться с одной девушкой. Нет-нет, не думайте, не клиенткой. В общем, тогда Эвелин проследила за ней и устроила скандал. Напала на нее с обвинениями, будто бы она увела меня у нее. Конечно, Клара, смогла ей все объяснить… Но осадок остался. Мне действительно стало жутко от того, что эта девушка так врывается в мою жизнь. В последнюю нашу встречу, она призналась мне в любви, но я решил, что будет лучше прекратить любые отношения. Я дал ей номер другого психотерапевта и сказал, чтобы она больше не приближалась ко мне, после чего она ушла в слезах, — он опустил голову в пол, будто бы ему стало стыдно за свой поступок.
Детектив Фаррелл взглянул на свою помощницу, вопрошая: и чем нам это может помочь? Но Ронда уже примерно представляла, какие вопросы следует задать, чтобы составить полную картину произошедшего в тот вечер.
— Скажите, она могла, попытаться покончить с собой из-за того, что случилось? — уточнила она.
Дэвид поднял взгляд на девушку и неуверенно, будто бы не хотел соглашаться с этим, но все же кивнул. Он видел, в каком разбитом и подавленном состоянии была его пациентка и полагал, что подобное возможно. Но был слишком зол из-за того, что она вмешалась в его частную жизнь. Поэтому пропустил все слова и действия, из-за чего сейчас испытывал глубокое чувство вины.
— Думаю, что я был последним человеком, кому она открылась и смогла довериться, а я предал ее. Видите ли, Эвелин сложный пациент с тяжелым детством и глубокими травмами, но она неплохой человек. А я так разозлился, что прогнал прочь, хотя знал, что ей нужна помощь, — его глаза увлажнились. — Неужели она… Нет, этого не может быть… Она покончила с собой?
Ронда хотела открыть рот и сказать, что в тот вечер Эвелин однозначно осталась жива, ведь после этого события, еще появлялась на работе. Но Гейл наступил ей на ногу, незаметно помотав головой. Сейчас следовало продолжать гнуть свою линию и не дать возможности, этому доктору увильнуть от ответов.
— Мы не знаем, мистер Браун. Эвелин пропала и сейчас ее местонахождение неизвестно. Поэтому мы и пришли к вам. Если бы она решила это сделать, то может быть, есть предположения, каким именно образом? — не обращая внимания, на состояние свидетеля, спросил Гейл, как ни в чем не бывало.
Психотерапевт вытер глаза салфеткой, поправил очки и взглянул на него, пытаясь припомнить все то, о чем они говорили во время сессий.
— В последний раз, когда мы затрагивали эту тему, то Эвелин упомянула, что она бы спрыгнула с моста. Дело в том, что у нее уже было несколько неудачных попыток, поэтому она говорила, что в последний раз все сделает наверняка. Она боялась, что если вдруг что-то пойдет не так, то останется калекой на всю жизнь…
— Черт возьми, — фыркнул детектив. — Хорошо, я понял. Что-нибудь еще? Может быть, она говорила про место?
— Ох, нет ничего такого. Разве что, Эвелин сказала, что нашла бы такое место, где ее никто не найдет и не сможет спасти, — поспешно добавил он. — Вы думаете, что она сделала это?
— Это мы должны спросить у вас, мистер Браун, ведь вы ее психотерапевт, — не сдержался Гейл и фыркнул.
— Кхм… Кстати, мистер Браун, вы сказали, что у нее пограничное расстройство личности, что характерно для таких пациентов? — решила перевести разговор в безопасное русло помощница детектива.
— Ну, основные показатели это — импульсивность, самоповреждающее поведение, идеализация и обесценивание объекта привязанности, трудность в понимании своих эмоций и эмоций других людей, а также деление всех на черное и белое, своего рода дихотомическое зрение. Такое бывает у детей, когда они не могут принять, что мать может быть одновременно и плохой, и хорошей. То есть злой мамы не
