ощущала это даже сквозь полоски ткани, которыми обматывала ладони. Большинство сёдзи[5] в коридоре давно сгнили, и по обе стороны девочки видели лишь пустоту и темноту. Пахло грызунами и кислыми овощами. Впереди замерцал дневной свет, и они вышли в садик внутреннего двора. Несмотря на туман и дождь, после темноты дома дневной свет показался сестрам довольно ярким. Некогда красивый сад теперь зарос сорняками и выглядел печально. На камне посреди зеленого пруда стоял какой-то неухоженный памятник, вокруг росли камыши, а чуть дальше из воды виднелся обрушившийся мостик. Они молча пересекли двор, поднялись на крытую веранду и снова погрузились в темноту.

Ведьма не была старухой. Она укладывала свои красивые волосы в высокую прическу, в которой поблескивали костяные заколки и кандзаси[6], такие же белые и острые, как ее шея. На ней был строгий меховой халат, украшенный узорчатыми цветами; она шла быстро и бесшумно, будто скользила по воздуху, не оборачиваясь и не замедляя шаг, чтобы посмотреть на девочек. Комако слышала, что она овдовела, убив мужа собственными руками, что ее изуродовали в наказание за совершенное ею зло и что она просидела в этом доме со времен сёгуната[7]. Интересно, что из того, что о ней говорят, правда?

Ведьма занимала две комнаты в самом конце дома. Подойдя к жаровне с раскаленными, несмотря на зной, углями, она сняла с сетки теплое одеяло, зажгла фонарь и поставила его возле циновки-татами. На полу в тени стояли ржавый чайник и едва заметная фарфоровая чашка.

Развернувшись и спрятав руки в длинные рукава фурисодэ[8], она замерла.

– Ты отводила ребенка к врачу?

– Мы бедны, госпожа.

– Тогда в португальскую клинику.

Комако кивнула.

– Они не смогли понять, в чем дело, – сказала она. – Озноб. И слабость. Она все время устает. Ей становится хуже.

Ведьма нахмурилась. Глаза ее казались плоскими и словно нарисованными, лишенными всякого выражения.

– Ты. Дитя. Иди сюда, ложись.

Тэси шагнула вперед и легла на татами. Ведьма ушла в темноту и долго не появлялась. Через некоторое время она вернулась, неся деревянный поднос с тихо позвякивающими чашами, палочками благовоний и воска и древним ножом с костяной рукоятью. На лбу у нее темнела линия, нарисованная пальцем, обмакнутым в сажу.

Взяв с подноса белый камешек, она вложила его в ладонь Тэси, накрыв ее своими руками.

– Вот, держи. И не отпускай. Как тебя зовут, дитя?

– Тэси Оноэ.

– И сколько тебе лет?

– Пять, госпожа.

– Откуда ты пришла?

– Из района Асакуса Сарувака-те, Токио.

Ведьма щелкнула языком.

– Из чего ты пришла в этот мир?

Тэси замялась и посмотрела на Комако:

– Я не…

– Из праха, дитя. То есть из пыли. Вот откуда ты взялась. И в него же обратишься в конце.

Ведьма выставила свое лицо на свет.

– К чему ты стремишься? – прошептала она.

Тэси ничего не сказала.

Ведьма протянула ей чашку:

– Вот, выпей.

Девочка выпила. Затем ведьма встала с колен, подняла руки, держа два деревянных блока; ее объемные рукава опали вниз. Она резко ударила ими друг от друга у Тэси над головой – и темноту разорвало облако бледной пыли, которое затем постепенно развеялось. Женщина обошла Тэси кругом, стуча блоками, а потом запела.

Песня ее не походила ни на одну из тех, что Комако слышала до этого, – она была жуткой и одновременно печальной. Веки малышки потяжелели, а потом закрылись. От нее повеяло жаром, словно от печи. Ведьма замолчала, зажгла свечу с благовониями и угольком прочертила во тьме красную дугу. В наступившей тишине внезапно раздался стук.

Белый камешек выпал из кулака Тэси.

– Так тому и быть, – тихо произнесла ведьма.

Комако вдруг охватил страх. Она не понимала, что ворожея хотела этим сказать. Ресницы Тэси задрожали, дыхание участилось. Вытянув руку, Комако коснулась рукава сестры.

Не сводя глаз с Тэси, ведьма тихо сказала:

– Пыль – вот что оживляет твой дар, он-наноко. И она же проникла внутрь твоей сестры, заставляя ее болеть. Она должна побороть ее силу.

Из соседней комнаты донесся шорох. Комако обернулась, волосы у нее на затылке встали дыбом.

– Там кто-то есть?

Ведьма лишь взмахнула рукой, указывая на коробку:

– Пыль устремляется к ней не без причин. Что-то привлекает ее, улавливает ее сущность. Что-то… примечательное. Я слышала о таком, но никогда не видела.

– Пыль, – эхом повторила Комако.

Замолчав, ведьма разгладила свой оби.

– Прошу вас, скажите, это я? – взмолилась Комако. – Это из-за меня она болеет?

– С чего бы это быть тебе, девочка? – спросила ведьма тоном, намекающим на то, что ей известно больше, чем она говорит. – Покажи, что ты умеешь.

Комако медленно размотала руки. Влажные ладони зудели. Открывая крышку коробки, она не смогла удержать дрожь.

– Получается не всегда, – прошептала она.

Ведьма подошла ближе, и Комако ощутила запах кислого молока. Девочка замерла, вытянув ладони над коробкой.

– Так вы поможете моей сестре? – спросила она, набравшись храбрости. – Вы должны пообещать.

Ведьма нетерпеливо хмыкнула:

– Это будет нелегко, он-наноко.

– Но ведь хоть что-то вы сможете сделать? Пообещайте.

По лицу ведьмы пробежала тень.

– Да, кое-чем помочь можно, – сказала она, тщательно подбирая слова. – Я сделаю все, что в моих силах. Это я обещаю.

Комако расправила пальцы над открытой коробкой и, ощутив знакомый холод в запястьях, вздрогнула.

А затем пыль плавно устремилась вверх длинным тонким столбиком и образовала в полумрачном воздухе подвижный шар, зыбкий и красивый.

Ведьма не сдержала изумленного вздоха.

Запястья Комако уже заныли. Она устала. Сложив ладони чашей вокруг, она сформировала из пыли подобие крошечной луны, а затем вздохнула и опустила руку – пылевая сфера тут же рухнула вниз, назад в коробку, снова превратившись в неподвижную безжизненную кучку.

– Это правда, – прошептала ведьма, пристально вглядываясь в девочку. – Ты талант.

– Никакой я не… Я – это просто я.

Дрожа, Комако засунула ладони себе под мышки в попытке согреться. Она чувствовала себя совершенно измотанной. Лицо покрывал пот.

– Так вы поможете мне, госпожа?

Ведьма встала на ноги и подошла к краю теплой темноты, заглянула внутрь и произнесла:

– Это та самая девочка. Вы были правы.

– Ко-ма-ко… – ответили оттуда, медленно, по слогам, как будто пробуя имя на вкус. – Да, Маки-тян. Это та самая девочка.

Пошатываясь, Комако встала и попятилась.

В лучах света вдруг выросли две фигуры. Мужчины с Запада. Более высокий из них, с черной бородой, был, несмотря на духоту, одет в длинное черное пальто и крутил в пальцах шелковую шляпу. У него были глубоко посаженные глаза, озабоченно выгнутые брови, зачесанные назад чернильно-черные волосы. От него слегка пахло сажей.

– Не пугайся, – сказал он. – Мы должны были посмотреть, на что ты способна. Я хотел увидеть это собственными глазами. Нужно было убедиться.

Он казался очень высоким. Его спутник с красным лицом, которое постоянно вытирал платком, был заметно ниже.

– Вы кто? – спросила она. – Что вам нужно?

Высокий подошел поближе и посмотрел на лежавшую на татами Тэси, маленькую и смертельно бледную.

– Бедная твоя сестренка. Должно быть, ей очень холодно.

– Что вам нужно? – повторила Комако, уже более сердито.

Она шагнула к Тэси, сжав свои кулачки, не понимая, что иностранцам от нее нужно. Но вдруг ее осенила мысль:

– Вас… вас прислал мой отец?

– О, дитя, – вздохнула ведьма.

Незнакомец не ответил. В его позе и всех движениях ощущалась глубокая сосредоточенность. Медленно склонившись над коробкой с пылью, он снял с рук черные перчатки. Пальцы у него были красивые – изящные и мягкие, молочно-белого цвета. Они задвигались в странных жестах, будто он писал в воздухе невидимые слова. И тут Комако невольно ахнула. Пыль в коробке зашевелилась, заструилась вверх и медленно обвилась вокруг запястий мужчины серебряной лентой. Он держал ее так довольно долго, будто утешая ее, словно живое существо, а затем позволил частичкам плавно опуститься обратно в коробку, накрыл ее крышкой и посмотрел на девочку.

– Я здесь не из-за твоего отца, – прошептал он, поглаживая бороду. – То, что мы с тобой умеем… у нас это называется «талантом пыли», а людей, которые им обладают, мы зовем «повелителями пыли». Наверное, твой дар иногда пугает тебя? Доставляет тебе боль? И ты не можешь контролировать пыль долго, не теряя себя?

Комако лишь кивала, прижав пальцы к губам и боясь произнести хотя бы слово.

– Вот и у меня тоже так, – сказал мужчина с грустью в голосе.

13. Джейкоб Потрошитель, Джейкоб Убийца

Бородатым мужчиной, конечно же, был Джейкоб Марбер.