А дальше «Скорая помощь». Больница. Реанимация.

Врачи сказали, что цыган жить будет, но состояние его неважное. Сердечный приступ был сильный. Возможности допрашивать пациента не будет еще долго. Если он вообще выживет.

Васин, как наяву, ощутил хлопок – это лопнули мыльные пузыри всех его надежд на командировку в Закарпатье. Оставшись наедине с Шабуром, он со вздохом проговорил:

– И что мне дальше делать? Вино домашнее пить и загорать? Время идет. Банда на свободе.

– Должен же этот твой Копач свою родню в Боржавском навещать, – произнес Шабур. – Хотя бы чтобы достижениями похвастаться. И наверняка это делал не раз.

– И как мы это узнаем, если они молчат, как партизаны?

– Надо в табор агента внедрять.

– Это вообще возможно?

– Возможно все. Только трудно, – поморщился Шабур. – Будем думать…

Во внедрение Васин не шибко верил. Тем более сам Шабур только прикидывал, как можно это сделать, по нему было заметно, что не особенно он надеялся на быстрый результат.

Срочно требовался иной источник информации. Какой? Кто в области должен знать все?

Васин полез в нагрудный карман пиджака и вытащил блокнот, в который была вложена бумажка с телефоном. Та самая, которую дал ему Ломов на вокзале.

В кабинете угрозыска УВД был городской телефон. Васин набрал номер. Никто не ответил. Через полчаса лейтенант перезвонил вновь. На сей раз в трубке пророкотал густой бас:

– Полищук у аппарата.

Васин представился и пояснил:

– Мне майор Ломов рекомендовал к вам обратиться.

– Ломов! – бас стал приветливым и еще более густым. – Давай, подъезжай ко мне, лейтенант! Прямо сейчас!

– Да я тут уже. В здании УВД.

– Тогда поднимись на третий этаж. Мой кабинет сразу увидишь. Триста тринадцатый. Счастливое число!..

Оценивая трубный бас в телефоне, Васин ожидал увидеть эдакого гиганта, под стать самому Ломову. Но Полищук оказался крепко сколоченным, абсолютно лысым человеком ниже среднего роста, на вид лет под пятьдесят. Одет в военную форму с подполковничьими погонами. Внешне он вполне тянул на обычную тыловую крысу, если бы не специфический для людей определенного рода деятельности взгляд, которым можно прожечь насквозь. Оперативник в колонии – совершенно особая порода людей. Хитрые и жестокие. Иначе зону в руках не удержать.

– Значит, от самого Михаила Семеновича, – с добродушной улыбкой произнес Полищук.

– Так точно, – ответил Васин. – Можно сказать, мой учитель.

– Повезло тебе, брат. Ты не представляешь, какие он, в бытность нашу в НКВД, оперативные комбинации закручивал. Есть что вспомнить, – ностальгически протянул Полищук. – Значит, пригрелся мой старый друг в уголовном розыске в Светогорске.

– Не столько пригрелся, сколько впахивает.

– Да ладно. Все мы где-то пригрелись. В искусстве чекиста, брат, главное вовремя отойти в сторону. Некоторые, на беду свою, не сумели.

– Вы вместе с Ломовым служили в Москве?

– Служили. И по одному дельцу работали. В результате нас и задвинули… Служба такая. Мы как ящики в буфете. То выдвигают нас, то задвигают. И порой кое у кого возникает очень нехороший интерес, а что же в этих ящичках памяти лежит интересного. А это, знаешь ли, чревато, лейтенант…

Полищук задумчиво посмотрел на бронзовый чернильный прибор с фигуркой рогатого лося и улыбнулся:

– Ладно, чего уши развесил, ученик Ломова. Не стоит тебе о взрослых игрушках знать, вредно для здоровья. Лучше говори, какая тебя забота ко мне привела.

Васин в общих словах изложил ситуацию.

Полищук покивал и подытожил ехидно:

– Значит, застращали вы Боржавское. И что? А ничего. Так в лоб цыган не взять.

– А как взять?

– Через тюрьму. Знаешь, что такое тюрьма, лейтенант?

– Место, где изолируют от общества вредные элементы.

– Тюрьма – это еще и самое информированное справочное бюро. Там можно найти сведения обо всем. Ибо сидят все. Кумекаешь?

– Пытаюсь.

– Сейчас прикинем, кто из цыган находится в моей епархии. И тогда сообразим. Зайди-ка ко мне завтра. После летучки. Ну, часиков в десять.

– Есть!

Васин не особенно надеялся на результат. И ожидал услышать от Полищука обычные отговорки и заверения – присмотримся, попробуем. Впрочем, это он сам себя накачивал, боясь очередного разочарования.

Но в назначенное время Полищук встретил его довольный:

– Навел справочки. У нас на «химии» за гадания и прочую муть отбывает наказание некая Земфира Ангел из Боржавского. На швейной фабрике в Ленино целый цех из таких неученых «химиков».

– Цыганка-ткачиха. Рабочий день восемь часов. План… Смешно, – хмыкнул Васин.

– Воровка никогда не будет прачкой, – пробасил Полищук – все же ему не в НКВД опером надо было в свое время идти, а в оперный театр певцом. – Ерунда все это. Цыганки, армянки, басурманки. Все работают как миленькие. Жрать захочешь, и не так раскорячишься.

– И как с ней быть? На допрос дернуть? – спросил Васин. – А если опять упрется, как ее односельчане? Упрямая порода. Пытками из них ничего не выбьешь.

– Ты прямо как пес цепной. Допросы тебе, пытки. А оперативные возможности на что?

– Есть к ней агентурные подходы? – заинтересовался Васин.

– Это у вас на воле может чего-то не быть. А у нас за колючкой есть все, – глаза Полищука азартно блеснули. – Подведем под нее лучшую агентессу. И запоет как птичка.

– Если есть, что петь, – Васина все никак не покидал скепсис.

– Мой опыт подсказывает – что-нибудь да найдется…

Земфиру Ангел перевели в новую бригаду. Бригадирша там была тоже из осужденных. Говорили, тетка себе на уме. Строгая и требовательная. Но при этом всегда старалась выручать девочек и часто помогала словом и делом. А еще она славилась задушевными разговорами, которыми часто вытаскивала осужденных женщин из бездны отчаяния и тоски.

Новую работницу бригадирша приняла как родную. Пригласила на чаек в общаге. И как-то сразу заладились у них отношения.

Земфира чувствовала себя страшно одинокой. Она не раз слышала, что цыгане в тюрьме долго не живут. Воздуха свободы нет. Нет своих вокруг. А это для цыган настоящий ад. А теперь поняла, что так оно и есть. Год исправительно-трудовой колонии дался ей очень тяжело. Но и на «химии», куда ее перевели в качестве смягчения наказания, ненамного легче. Здесь совсем не уважали ее, лучшую гадалку, мошенницу от Бога, которая может развести кого угодно – хоть колхозника, хоть профессора: все отдадут ей деньги и еще благодарны будут. Осужденные подозрительно косились на нее и сторонились. Администрация заставляла работать руками! Ну как тут не впасть в черную тоску?