Мы приблизились на расстояние в два десятка шагов, шестеро на конях выставили в нашу сторону копья, а пеший вытащил меч и встал с правого краю.

Я крикнул грозно:

– Бросайте оружие!

Тот, кто с копьем в середине, сказал гордо и надменно:

– Приди и возьми!

Я повернулся к Фицрою и Понсоменеру.

– Этого брать живым. Остальные… думаю, король Антриас их уже списал.

Я изготовил руки для стрельбы, но на секунду раньше с тетивы Понсоменера сорвалась стрела, за ней вторая и третья. Четвертую он удержал в руке, видя, как одному выстрелом из моего магического арбалета снесло верх черепа, у другого вместо носа появилась кровавая яма, а третий ухватился за горло, откуда ударила тугая струя крови, к тому же в левой стороне груди уже торчит древко наполовину погрузившейся стрелы как раз в том месте, где совсем неглубоко сердце.

Фицрой перерубил копье, а потом и меч предводителя отряда, тот не успел изумиться такой легкости, как Фицрой ударил его по голове плашмя, и несчастный рухнул под ноги своему коню.

Рундельштотт первым оказался у пленницы, рывком поднял ей капюшон. Я видел, как он вздрогнул и застыл в горестном оцепенении.

Я ринулся к ним, но уже видел, что небо падает всем нам на головы. Связанная девушка в плаще принцессы Адрианны… не принцесса. Фигуркой похожа, только волосы темные, лицо бледное, в глазах ужас.

– Меня похитили, – прокричала она жалобным голосом, – спасите!..

Понсоменер перерезал ножом веревку на ее руках, освободил ноги и снял с седла. На земле она едва достигает ему до плеча, а мы, слишком оглушенные несчастьем, чтобы говорить, только стискивали кулаки и зубы.

Наконец Фицрой застонал, взвыл в бешенстве:

– Да что же это… Значит, нас обманули?

– Хуже, – ответил Рундельштотт мрачно.

– Что может быть хуже?

– Это значит, принцессу уже привезли, – пояснил он сухо, – куда хотели. Короткой дорогой. А из столицы, или где ее заточили, достать будет непросто. Может быть, невозможно.

Я повернулся, пошел к единственному уцелевшему. Он уже с трудом поднялся и сел, щупает одной рукой голову, морщится, видя кровь.

– Имя, – потребовал я, – должность, номер части…

Он посмотрел на меня. Исподлобья.

– Лорд Ярцер, командир поискового отряда… Что такое номер части… не знаю.

Я сказал резко:

– Какой был приказ?

– Подготовить молодую женщину низкого роста, – ответил он послушно, – одеть в голубой плащ и ждать ваш отряд две недели. Если не появитесь, женщину отпустить, а самим возвращаться в Ииссор.

– Много таких отрядов?

Он покачал головой:

– Не знаю. Догадывался, наш не единственный.

Подбежал взбешенный Фицрой, от него жар, как от раскаленного куска железа, почти ткнул в кадык поверженного кончиком меча, там кожа натянулась, тут же прорвалась, выступили тяжелые капли густой темно-красной крови и потекли во впадинку над грудью.

– Куда ее повезли? – потребовал он. – В столицу?

Он прошептал, страшась двигать даже губами:

– Мы простые исполнители… Нам говорили только то, что не могли не сказать…

– Значит, подготовить обманку и ждать?

Он сказал слабо:

– А когда обнаружим вас, то увозить приманку так, чтобы вы увидели и погнались. Указано, по какой дороге везти… У нас приказ, мы не могли ослушаться! Принцессу, насколько я слыхал, повезут в повозке, потому ложным отрядам важно было задержать вас подольше и увести в другую сторону… Очень важно выиграть хотя бы сутки! Но мы уводили вас почти двое суток…

Фицрой повернулся ко мне:

– Слышал?.. Мы потеряли двое суток только на погоне в эту сторону. Значит, принцесса уже в Ииссоре. До которого нам тоже двое суток, если не трое.

Рундельштотт подошел со стороны, на распростертого на земле пленного даже не взглянул.

– Женщине, – сказал он буднично, – я дал коня. Пусть возвращается в свое село. Плащ тоже может забрать, я на него смотреть не могу. Так нас провести!

Понсоменер пояснил ровным голосом:

– Такие продавались даже на той ярмарке. Дешево.

– Издали обмануться нетрудно, – сказал я. – Мы все и обманулись. Теперь надо решить, что делать… Можем ехать по ее давно остывшим следам, можем вернуться в Санпринг и сообщить королеве, что догнать не успели. Честно говоря, мне этот вариант нравится больше. В конце концов у всех нас свои дела, и намного важнее, чем гоняться за женщиной… Не смотрите так!.. Я не сказал, что поступим правильно и разумно. Мы такие, обычно жертвуем своими интересами, если нужно спасать женщину. А если еще и молодую блондинку…

Фицрой перевел дыхание.

– Я уж думал… Больно лицо у тебя было… правильное. Да, живем неправильно, зато красиво, благородно и с честью! Потому двинемся дальше. Этот след был ложным, но теперь мы знаем точно, в какую сторону ее повезли.

– Дальше, – поинтересовался я едко, – это куда?

Он на миг смутился.

– Не знаю. Наверное, к Ииссору. Там должны что-то знать. Так что… ах да, что с этими? Там еще один жив, сейчас очнулся, стонет…

Я ответил холодным протокольным голосом дипломата:

– Они нарушили конвенцию и правила войны, а таких в плен не берут и военнопленными не считают.

– Понял, – ответил он, лицо просветлело, – а то знаешь, убивать как-то неловко тех, кто сдался. Но если военные преступники, то все правильно, все по справедливости.

– Есть еще более важный аксепт, – сказал я глубокомысленно, – основополагающий, цивилизационно-биологический…

Он спросил настороженно:

– А это чё такое?

Я ответил с сожалением цивилизованного человека, который в силу обстоятельств вынужден действовать нецивилизованно и против своей совести:

– Если бы мы спасали похищенного мужчину, то какие-то смягчения для этих мерзавцев нашлись бы… Дескать, долг есть долг, они на службе, похищали не по своему желанию, им так приказали, а приказы не обсуждаются… Но они похитили женщину, а это тягчайшее из преступлений, ибо мужчин много, они заменимы в самом главном деле, а вот женщины нет, их не заменить ничем, женщин никогда не бывает много.

Он не понял, переспросил торопливо:

– И что?

– Если на сто женщин один мужчина, – пояснил я, – то через год там будет сто детей! А если сто мужчин и одна женщина, то, как ни исхитряйся, все равно через год только один ребенок… Нарушена будет самая главная заповедь Творца: плодитесь и размножайтесь! Потому никакой жалости к похитителям или убивателям женщин. Их не зря первыми спасают с тонущих кораблей, потому что не женщину спасаем, а всех ее будущих детей, внуков и все миллионное потомство, которое, возможно, в будущем спасет мир!..