Вот и поговори с ним! Мельхиор совсем расстроился. С одной стороны, господин ланцтрегер Эрцхольм внушал ему большое уважение своей решительностью, живым умом, знанием жизни (не верилось, что они почти ровесники, хейлигу казалось, что он гораздо младше Йоргена, он робел пред ним, хотя на самом деле был старше на целый год) и хорошим, сговорчивым характером. С другой стороны, в вопросах веры его милость демонстрировал такое беспросветно-дремучее невежество, что страшно становилось за его душу, и без того наполовину темную! «Когда-нибудь настанут лучшие времена, и я сделаю все, что в моих силах, для его спасения, – сказал себе Ханс Хагель. – А пока не стану спорить. Как ни прискорбно, но сейчас не самый подходящий момент для проповедей». Что ж, жестокая жизнь и его начинала чему-то учить…

А планы свои они решили пока не менять.

– Итак, продолжаем путь в Нидерталь, – подвел итог Кальпурций Тиилл. – А если уж не смогут светлые альвы помочь или не захотят (с них станется), тогда за неимением лучшего займемся поисками источника колдовских яиц.

Я дворянин, – ни черт, ни воры

Не могут удержать меня,

Когда спешу на службу я.

А. С. Пушкин

Из Эрнау наши друзья бежали так, будто не семейство виноторговцев Клексов, а сами они были преступниками, по которым плачут петля и плаха. То есть бежал Йорген, а остальные – следом за компанию… Но давайте обо всем по порядку.

Благополучно переночевав в доме учителя (тяга к выпивке Кальпурция больше не мучила), рано поутру они направились в замок – там оставались их вещи и лошади.

Чары больше не властвовали над гарнизоном Эрнау – это сразу бросилось в глаза Кальпурцию. Во дворе царило оживление. Люди еще не успели протрезветь полностью, но мертвыми телами уже не валялись, а копошились более-менее осмысленно: кто-то искал еду, кто-то пытался привести себя в порядок… Но большинство, сами понимаете, опохмелялось из старых запасов.

– Не представляю, что с ними теперь делать? Куда их всех девать и где брать замену? Триста новых человек нужно завербовать одновременно! – сетовал Йорген. – Вот не было заботы… А, ладно! Не моя печаль, пусть дядька Сигебанд со своим хозяйством сам разбирается!

– Постой! – удивился силониец. – Какая замена, зачем? Ведь колдовство прекратилось, все мы стали нормальными людьми…

Но ланцтрегер на это усмехнулся не без снисходительности:

– Друг мой, не будь столь наивен, оставь это качество своему родственнику Хенсхену. – Хорошо еще, что упомянутый родственник брел в стороне и слышать обидные слова не мог. – Это ты стал нормальным человеком, потому что под действием чар находился менее двух дней, притом не выпил ни капли. А все эти люди целый год предавались беспробудному пьянству! Да они спились поголовно, вино бродит в их крови, и власть его сильнее любых чар. Вот посмотришь, они и без всяких артефактов продолжат пить, как пили… ну, в лучшем случае чуть меньше, но не настолько, чтобы нести слу…

Закончить фразу он не успел. Совсем молодой, лет шестнадцати, мальчишка в куртке младшего стража, но без штанов и сапог, в этот самый момент вывернулся из-за угла и с размаху налетел на силонийца, едва не сбив с ног. Йорген поддержал друга за локоть, уцепил подчиненного за шиворот, оттащил в сторонку, кое-как пристроил у стены и вернулся, брезгливо вытирая руки о штаны – от парня нестерпимо воняло мочой.

– Ах, вот ведь несчастье какое! Может, им хорошую ведьму или знахаря прислать?! Вдруг хоть кого-то сумеют отвадить от вина?

«А-а! Тва-ари! Ле-е-зут! Бей их, бей! На сте-эну-у-у-у! – взвыло где-то поодаль. – Не троньте меня! Ай! Не троньте!»

– Белая горячка! Уже! Рановато что-то. Обычно на третий-четвертый день наступает, – прокомментировал маг с неожиданным знанием дела. (Только не подумайте чего плохого, сам Легивар капли в рот не брал. Но его дед по материнской линии помер именно от белой горячки, когда Хенрику Пферду минуло восемь лет, и нельзя сказать, что эта потеря стала большим ударом для его семьи.)

– Нужно скорее убираться отсюда! – побледнел ланцтрегер.

Однажды в детстве он сам едва не стал жертвой деревенского пьяницы, принявшего его за темную тварь, и повторения той давней истории ему что-то не хотелось. Потому что в тот раз пьяницу пришлось убить. Наверное, это глупости и нежности и главе Ночной стражи королевства следует быть более жестким и беспощадным, но очень уж не любил ланцтрегер Эрцхольм убивать людей. Темных тварей – это пожалуйста, сколько угодно. А людей – лучше не надо…

Ничего, обошлось без кровопролития. Быстро забежали в комнату, подхватили свое добро, дальше в конюшню – стараниями кригера фон Зальца лошади были уже готовы, – взгромоздили хейлига, по обыкновению поддерживая с двух сторон: один подсаживает, другой тянет, вскочили в седла сами, ну, тронулись…

И уже в воротах нос к носу столкнулись с двумя запыленными седоками! Это воротился в Эрнау махтлагенар Моосмоор, одолеваемый дурными предчувствиями – он-то знал, какое безобразие творится в замке. Знал, но не остался, чтобы пустить столичному проверяющему пыль в глаза, как-нибудь заморочить и отвлечь. Ускакал, дурак, будто и дела ему нет, что происходит во вверенном гарнизоне! Хорошенький же доклад ляжет на стол его величества! Ох стыд, ох позор какой… Так бранил себя всю дорогу Сигебанд фон Лерхе, наконец не выдержал и повернул коня. Гнал всю ночь, не устрашившись ни темных тварей, ни болотных. И под утро заявился в замок. Да не один, вот в чем беда, а с верным другом своим, Рюдигером фон Раухом.

– А-а-а, Тьма побери! Папаша! Этого не хватало! – вскрикнул Йорген и дал шпоры коню. Спутникам ничего не оставалось, как поспешить за ним.

– Стой! Стой, юный негодяй! Стой, когда тебе отец приказывает! – неслось вслед.

… – Только не подумайте, будто я его так уж боюсь, – чуть позже, когда приземистые башни Эрнау уже растаяли в утренней дымке и погони родительской можно было больше не опасаться, объяснял друзьям ланцтрегер. – Но согласитесь, в жизни всего должно быть в меру. Неприятностей в том числе.

Никогда еще не доводилось Кальпурцию Тииллу забираться в такую дремучую глушь! От Эрнау дорога шла все больше лесом, но не простым, а особенным, каким-то больным, что ли? Был он редким, но непролазным из-за бурелома, казалось, мертвых деревьев в нем больше, чем живых. Росли здесь невысокие ели с уродливо искореженными стволами и неопрятными метелками седоватой хвои на самых макушках. Нижние их ветки были совершенно голыми и обломанными, торчали, как кости старого скелета. Кое-где меж ними мелькали белые стволы и веселая молодая зелень берез. Издали они радовали глаз, но стоило приблизиться, и на каждом деревце обнаруживался десяток-другой безобразных наростов, заставляющих бедное растение кривиться и чахнуть. Йорген объяснял, что это капы, и древесина их на срезе удивительно красива, краснодеревщики платят за нее золотом, и некоторые из деревень махтлага только этим промыслом и живут. Кальпурций слушал его речи и думал про себя: «И почему людей всегда привлекает уродство?»