– И куда ты пойдешь? На панель?

Обычно на такие вопросы Анастасия не отвечала, просто пряталась за своего медведя и из-за плюшевой спины следила за Егором, но сегодня вдруг пробормотала:

– В Ирландию.

– Почему в Ирландию?

– Там море.

Сумасшедшая. В Ирландию она поедет, у нее ни копейки за душой и документов нет, кто ее без паспорта в Ирландию выпустит? Как есть сумасшедшая…

Свадьба состоялась. Она не могла не состояться, Федор понимал, что вчерашняя ночь ничего не изменила. А была ли она вообще, или все случившееся – лишь бред больного чужой невестой человека? Жадные мечты о невозможном? Животная похоть? Федор пытался заглянуть в глаза Элге, но она ускользала, пряталась за стеной равнодушия.

Странная это была свадьба, лишь жених веселился, свято веря, что поймал чудесную женщину-птицу, и глупо радовался удаче. Ядвига, сославшись на мигрень, заперлась в комнате, Эльжбета Францевна на венчании присутствовала, однако всем своим видом выражала неодобрение. А Федор был точно во сне. Вот он ведет Элге к алтарю, и ее рука доверчиво лежит на его ладони. Вот отдает эту руку другому, тот, другой, счастлив, он властно, не по правилам, сжимает хрупкие пальцы, и невеста недовольно хмурится. Вот священник, ежась от холода, читает молитву, испрашивая у Господа благословения, но старый храм чересчур велик для маленького человечка в рясе, и слова, выпорхнув изо рта облачком белого пара, растворяются в вековой тишине. Камни довольно перешептываются, обсуждая событие. Вот жених и невеста… Нет, уже муж и жена идут к выходу. Во дворе пусто, молодых не встречают радостными криками и не осыпают, согласно древнему обычаю, зерном, желая многих лет и многих детей. Небо хмурится, а ленивые снежинки тают, едва коснувшись рук…

Обед. Молчаливо торжественный и невыносимо печальный. Даже свечи горят как-то медленно, словно через силу. Элге в своем бледно-золотом платье почти красива, а князь смотрит на Федора спокойно, его боль, его страх отступили. Он думает, что победил. Он ошибается.

День прошел, растворившись в череде бесполезных часов и суетливых минут, утонув в свечном дыму, в голосе Элге, поющей свою любимую балладу. Любовь и предательство, обман и верность, смерть, расставание и надежда встретиться за порогом… Вот и ночь. Еще одна ночь без сна, а завтра еще один день без солнца. Солнце не любит появляться на болотах.

Федор совершенно не удивился появлению князя. Федор ждал его и не собирался ни бежать, ни прятаться. Он был готов ответить ударом на удар, но Алексей не полез в драку.

Черт. Лучше бы он ударил. Однако князь сумел сдержать ярость, клокотавшую внутри. Он был пьян и несчастен, он был слаб, как бывает слабым человек, которого предали.

– Ты… – Первое слово-обвинение, эхом отразившись от дальней стены, повисло в раскаленном ненавистью воздухе. За ним последует второе, и третье, и четвертое, и тысячное… На каждое придется дать ответ, вот только Федор сам не знал – готов ли он отвечать. – Зачем ты приехал? – Алексей оперся о стену, отравленное вином тело отказывалось подчиняться ему. – Два года… У меня было целых два года, чтобы успеть. Но я любил ее, ждал, надеялся на взаимность, а ты… Приехал и все сломал! Она бы полюбила меня, слышишь?! Полюбила бы!!

Крик разбился о каменную стену. Алексей дышал тяжело, словно лошадь, которая вот-вот умрет оттого, что нет сил бежать дальше, но и остановиться она не в состоянии.

– Каких богов мне проклинать? – Князь опустился на пол и, обхватив голову руками, застонал. – Каким, скажи, молиться, чтобы тебя не стало? Ненавижу… Скажи, что я сам виноват! Ты ведь так думал, ты ведь ничего не понял, она пришла, а ты, ты мог по-другому… Она – ребенок, который не ведает, что творит. И я не ведаю, что творю…

– Успокойся. – Совет прозвучал на редкость фальшиво.

Князь встрепенулся:

– Успокоиться? Да, ты думаешь, что мне нужно успокоиться! А я скажу – мне нужно было стать таким, как ты! Нужно было сразу. Взять, что причитается, не заботясь ни о приличиях, ни о чести. Но я, глупец, трясся над нею, молился, словно на Богородицу, по закону хотел… Тебе же плевать на закон! Ты привык получать, что захочешь, по первому требованию, по первому слову. Думаешь, она любит тебя? Нет, не любит. Элге никого не любит. Ты ей любопытен. Забавная зверушка, при-ехавшая откуда-то из-за болот, из чудесного мира, в котором ей не приходилось бывать. Не ты ее очаровал – твои рассказы, истории о столице. Пусть провалилась бы она вместе с тобою.

– Ненавидишь?

– Ненавижу. – Алексей попытался подняться. – Зачем она рассказала? Не знаешь? И я не знаю. Пусть бы смолчала, пусть бы придумала, но она…

– Что она сказала? – Федор протянул князю руку, но тот оттолкнул ее. Князь не желал принимать помощь от врага.

– Что любит тебя и только тебя, а я – противен. Но она все равно моя, слышишь?

– Слышу.

– Моя! Только моя! Не отдам ни тебе, ни Богу, ни черту!

Алексею все-таки удалось подняться. Опираясь руками на стену, он возвышался над Федором, подобно ожившему призраку прошлого. На Луковского пахнуло перегаром.

– Моя, моя… Не отдам… Я бы убил тебя… Убью, но позже… Элге сказала, что, если я тебя трону, она умрет. Я люблю ее, понимаешь? – Казалось, Алексей вот-вот заплачет. – Ты никого никогда не любил, ты не знаешь, каково это… Ядвига. Это из-за нее? Ты все-таки решил отомстить. Скажи, что это была только месть, пообещай, что оставишь нас… Ее… Оставишь ее в покое. Мы квиты, ты сполна рассчитался за обман. Я тебя ненавижу! Расскажи сестре, ей понравится. Она будет смеяться, хохотать надо мной. Но я не позволю… Слышишь, я не позволю вам забрать мою душу! Элге удержит. Элге пощадит. Она полюбит, хотя бы из жалости полюбит. Она добрая…

Федор зажмурился, перед глазами стояла она, светлая и темная одновременно, дикая женщина-птица…

– Я пришел сказать… Сказать, чтобы ты… Не смей приближаться к ней. И смотреть тоже. Иначе… Она должна любить меня! Должна! А ты, ты мешаешь… Уезжай, уходи… Вместе с Ядвигой. С матушкой. Уезжайте хотя бы до весны, весной мы уедем…

– Куда?

– Неважно. Далеко. Ты не найдешь. Не помешаешь ей меня полюбить. Почему все так получилось?

– Не знаю… – честно ответил Федор.

Ночь выдалась слишком холодной и слишком долгой даже для зимы, после ухода Алексея Федор лежал с открытыми глазами и ждал рассвета. Но солнца все не было и не было, а темнота убаюкивала тысячей голосов, и утомленная душа засыпала под эту удивительную колыбельную.

С визита мента минуло три дня, все-таки я здорово перепугалась, когда он пришел, решила – по мою душу. А оказалось, зря дрожала, милиционер приходил вовсе не ко мне, а к Егору. Про пистолет спрашивал, про жену, про дочку, про нападение какое-то. Выходит, с Альдовым поступили еще хуже, чем со мной, я-то сама в то дерьмо влезла, по собственной воле, а у него выбора не оказалось.