И лампа вновь не подвела меня. Едва отблеск ее пламени упал на поверхность плиты, я сразу увидел закономерность. Она касалась не количества точек в группах, а взаимного расположения этих групп в рядах, причем не по горизонтали, а по вертикали. И брать нужно было не один двойной ряд, а сразу три сверху вниз. Закономерность была совершенно четкой и очевидной: здесь явно были написаны слова. Но вот соотнести эти комбинации точек с буквами мне даже с помощью лампы удалось далеко не сразу. Мне приходилось по несколько раз просматривать каждый отрезок, чтобы они обрели в моей голове осмысляемые очертания. Однако после того как я уяснил себе их систему, дело пошло значительно легче. Сначала я очень обрадовался, так как передо мной явно предстали следы еще одной расы тех, кто приходит и уходит. О таком обильном пополнении моей копилки я и не мечтал. Но по мере того как я вчитывался в этот текст, во мне начали закипать те самые чувства, которые я ощутил три с лишним месяца назад, слушая рассказ о похищении мудрых. И в течение трех дней, потребовавшихся мне для прочтения всего здесь написанного, я едва держал себя в руках – столь чудовищным показалось мне отношение к людям тех, кто оставил здесь эти надписи.

«Мозг, как и сам разум, этих существ значительно и очень выгодно отличается от таковых у всех, встреченных нами ранее. Он весь помещается в одном месте, даже все чувства, за малым исключением, помещаются рядом. Несмотря на общую слитность, в нем хорошо определяются участки, имеющие каждый свое назначение. И хотя удалить какой-либо из них без причинения общего вреда невозможно, ненужные легко усыпить, а работу нужных – усилить без всякого общего вреда. Он обладает здоровой первобытной памятью, связанной не только с прямым восприятием, но и с чувствами, которые ярко и разнообразно раскрашивают его, удивительно обогащая общую картину. Эта память, с одной стороны, уже достаточно приспособлена к работе совместно с разумом, с другой – еще вполне сохранила свои естественные способности, ибо ее обладатели еще не придумали ничего для ее дополнения и замены. Благодаря этому их восприятие и передача воспринятых образов уникальны, ибо память сохраняет их живыми. Лишь их мозг, в отличие от других существ, может сохранять воспринятое в таком виде и представлять затем в своем безупречном качестве. Кроме того, он являет великолепную систему логического домысливания. Он способен удивительно точно достраивать недовоспринятые картины почти любой сложности. И наконец, эти мо́зги легко соединяются между собой в постройки любого порядка и объема и способны работать как одно целое. Благодаря всем этим достоинствам сооружения, построенные из множества мо́згов этих существ, являются идеальным накопителем знаний со своим восприятием, которое легко поддается многократному улучшению. Для этого им необходимы лишь хорошие условия содержания, создание которых не представляет особых трудностей. И поэтому добыча этого материала вполне оправдана и желательна. Производить ее следует по изложенному далее описанию».

Дальше следовал подробнейший, леденящий душу трактат о том, как следует добывать этот «материал». Он включал в себя, прежде всего, внушительный список требований, которым этот «материал» должен соответствовать, и обучение умению добывать его. В нем излагались приемы выслеживания людей, вхождения к ним в доверие, успокоения их настороженности. Приводились различные способы проверки способностей разума собеседника незаметно для него во время обычных разговоров. Все эти уловки были столь дьявольски изощренными, что, казалось, на использующего их должна была немедленно обрушиться кара небесная. Дальше описывались многочисленные и не менее изощренные приемы самого похищения для использования в различных обстановках и условиях, и, казалось, здесь было предусмотрено абсолютно все. Имелись рецептуры снадобий и составов, необходимых при этом, а также – диковинные инструменты и приспособления. Одно из главных мест занимало указание об обязательном уничтожении свидетелей и тех, кто попытается воспрепятствовать похищению. Однако о таинстве самого изъятия мозга не было сказано ни слова. Очевидно, это было уже делом самих заказчиков «материала», да и кому другому это было бы под силу? Кем были эти таинственные заказчики и авторы написанного здесь, сомневаться не приходилось. Меня до самых глубин потрясло ледяное презрение этих существ ко всему живому, ибо в письменах ни словом не упоминалось об обладателях «материала» как о людях, заслуживающих хоть какого-то уважения. А ведь они были лучшими из людей, они были людьми в самом высоком смысле. Для Ми-Го же они были лишь безликим источником «материала», ничего не значащими остатками, подлежащими после изъятия мозга выбросу на свалку. Я был переполнен справедливым негодованием и с неистовым рвением тщательно записал перевод манускрипта от начала до конца, чтобы сделать его достоянием находящихся здесь людей, которые, в свою очередь, понесут по свету предостережение для других.

Исполнив эту миссию, я твердо взялся за сборы в дорогу, так как еще имел надежду перехватить возвращавшийся из Ктесифона караван брата. Но мне вновь пришлось отложить свой отъезд на несколько дней. Причиной тому вновь стала неожиданная очередная находка раскопщиков.

На этот раз я получил известие, что в одном из участков раскопок найдена странная плита, поверхность которой очень необычна, но на выветренную не похожа. Скорее всего, она именно вытесана в таком виде. Мне не очень хотелось отвлекаться от сборов, но я все же решил посмотреть. Когда же я прибыл на место, плита уже была в значительной степени откопана и представляла собой даже не плиту, а, скорее, столб, очень большой в ширину и совсем невысокий – всего лишь в рост человека. Едва увидев его, я содрогнулся: он имел форму неправильного четырехгранника, с кособокой трапецией в основании. Все углы его поверхности находились на разной высоте и вызывали странную зрительную иллюзию плавающей плоскости. Казалось, что эта поверхность находится в постоянном движении, наклоняясь в разные стороны и всячески искажаясь, отчего очень быстро уставали глаза и появлялось мучительное волнение. Я явственно вспомнил монолит Ктулху: в облике двух этих изваяний было несомненное сходство. Когда же наконец обратил внимание на его стенки, я не поверил своим глазам: они были покрыты до боли знакомыми мне иероглифами. Поверхность была сильно выветрена, изображения просматривались плохо, местами же были почти совсем стерты. Линии их не были четкими, и зачастую невозможно было разобрать детали. Формы их были далеко не безупречны, выдавая неопытность вырезавшей их руки. Но в целом они были поразительно похожи на символы, изображенные на внутренней поверхности двери монолита! Логика их изображения, вне всяких сомнений, была одной и той же. Я, как завороженный, долго смотрел на них, и душа моя наполнялась ужасом. Я даже пару раз опасливо оглянулся вокруг, вспоминая рассказ царевича о Шог-Готтах. Затем, мало-помалу успокоившись, стал разглядывать их осмысленно. Они располагались стройными рядами, не переходящими на соседнюю грань, то поодиночке, то группами. Вид у них был ужасно замысловатым, превосходя по изощренности даже иероглифы тех, кто пришел к каинам. Они, в противоположность последним, не захватывали взгляда. Наоборот, он отказывался следовать по их линиям и очень быстро утомлялся, призывая настойчивую дремоту. Я, конечно, и не надеялся понять этот текст без помощи лампы, поэтому отправился к своему шатру и продолжил сборы. С наступлением же сумерек, снедаемый любопытством, вернулся к камню вместе с ней. Но на этот раз произошло нечто странное. Едва я поднес горящую лампу к поверхности камня, вокруг меня опустился непроглядный ночной мрак. Оглянувшись вокруг и бессознательно озаряя лампой окружающее пространство, я не увидел ничего, кроме тьмы. Хотя, как оказалось, на самом деле никакой тьмы не было, в нее погрузился лишь мой разум. Единственным, что я видел, была каменная скрижаль с письменами, озаренная пламенем лампы. Но, вопреки моим ожиданиям, смысл их не спешил открываться мне. Сколько я ни вглядывался в иероглифы, сколько ни разбирал каждый из них по их затейливым фрагментам, в моей голове не возникало ни образов, ни слов, ни каких-либо других признаков понимания написанного. Зато когда я прошел глазами все их до последнего, я явственно почувствовал, что запомнил их накрепко, что они отложились где-то позади меня. При этом я ощутил острую потребность проделать то же самое с другими сторонами камня. Я последовательно обошел их все, тщательно пройдя глазами все строки и так ничего и не поняв. Но при этом я не испытывал никакой досады и разочарования, напротив, у меня появилось совершенно ясное чувство, что я сделал все, что нужно. Рука без всякого участия воли погасила лампу, и окутывавший меня мрак моментально рассеялся. Все происшедшее было в высшей степени странно, но еще более странным было то, что у меня не возникло даже тени мысли о том, что лампа на этот раз подвела меня. Вместо этого вдруг навалилась непосильная утомленность, и голос изнутри настоятельно посоветовал мне вернуться в шатер и как следует отдохнуть.