Так два неприятельских и лютых в ненависти к друг–другу конных полка оказались разделенными высоким бруствером дороги и расстоянием в 500 метров. Красная конница отступив на несколько сот метров, не начинала атаки, да белые тоже замерли, видно принимая тактические решение, выуживая из памяти опытных офицеров одним им известные военные приемы Царской армии.

Полковник Рохлин ожидал за бруствером пока красные начнут атаку на его конный отряд, без поддержки артиллерии и пулеметов. Именно поэтому, красные и не начинали штурма, рассчитывая, что терпение белых на исходе и пойдя снова а атаку, они будут скошены пулеметным и пушечным огнем…

— Не стрелять по брустверу, разобьем рельсы, — отдал команду Звонарев, начиная все больше волноваться. Он понимал, что в войне нервов и выдержке белогвардейцы были крепче. Опыт, полученный в первой мировой войне, выковал из них безжалостное орудие войны. — Ждем бойцы, скоро они не выдержат и попрут, нету у них времени там прохлаждаться…

Молчаливое противостояние, наконец было нарушено и небольшой белый казацкий отряд в 50 сабель, зайдя со стороны моста, вдруг появился со фланга красной конницы. Они ожесточенно рубились с красной конницей, постепенно вклиниваясь в расположение красного полка. Военком терпеливо наблюдал как все больше и больше падало вниз еще молодых и не слишком опытных красных воинов. Перестраивать весь полк было нельзя, иначе была бы раскрыта вся оборона отряда.

Рохлин увидев первые успехи донских казаков, часть из которых прежде дралась в «Волчьей сотней» под командованием Шкуро, решил перебросить на флаг еще сотню казаков. Петлюровскую офицерскую сотню он держал для фронтального удара, зная, что они не отступят под любым огнем… Несколько десятков казаков–егерей он послал на бруствер с карабинами и тремя станковыми пулеметами системы «Гочкиса» и двумя пулеметами «Льюиса».

Длинными пулеметными очередями, белогвардейские пулеметчики начали наносить первые потери красной коннице, делая для них бессмысленным и кровопролитным лобовой удар по неприятелю.

— Вы, что Звонарев, вы сума тут посходили, вы что ждете пока нас всех здесь поубивают, — кричал и матерился комиссар ВЧК Артузов.

— А, что прикажете делать? — взволнованно спрашивал главный военный командир красного полка. — Если пойдем в атаку, так они треть из нас еще на подступах из пулеметов скосят.

— Ах, матерь Божия, что вы мне все это говорите… Ядрен–батон! Назвался груздем — вой по–волчьи, и коли ты здесь командир — держи ответ за все! — орал Артузов, понимая, что белые начали брать верх.

Небо полностью сбросило ночные оковы и окрасилось утренней голубизной. На фланге красного полка шла жестокая и кровавая сеча. Казаки люто дрались шашками, матеря комиссаров и большевиков. Так им было легче, с выдохом и матом вкладывать в удар всю мужицкую силу. Красные же рубились по большему молча, как волки резали свою жертву, с них хватало той классовой ненависти, которую народ скопил за всю историю царской России, они не хотели больше возвращаться обратно в нищету и унижения.

Вдруг издали показался бронепоезд «Грозный». На всех парах он вынырнул от леса, за которым все сильнее разгоралось яркое солнце и устремился к месту боя, где решалась судьба не только всех этих военных, но и судьба города Орла в этот день.

— Господи, спаси и сохрани, клянусь всем святым, не померещилось, бронепоезд на подходе! — перекрестился военком Звонарев и радостно оглянулся на Артузова. — Гляди, комиссар, наши едут, сейчас подбавят огоньку…

И тут же залп из нескольких артиллерийских орудий известил на чьей стороне был бронепоезд. Справа от насыпи, где скрывались белогвардейцы взорвались снаряды, разметывая плотные ряды белогвардейской конницы. Среди белого войска возникла паника, часть конницы попыталась прорваться через заградительный бруствер и, вступив в бой, смешаться с красной конницей. Но отчаянных казаков и петлюровских офицеров встретили беспощадным огнем пулеметы красного полка.

Белогвардейский отряд рассыпался по полю и, потоками конники хлынули обратно к лесу. Бронепоезд усилил артобстрел, с бронеплатформ ливнем хлынули по белогвардейцам пули из пулеметов. Все больше и больше поле покрывалось распластанными телами. Обезумевшие кони вставали на дыбы и рвались прочь.

— Бойцы, красноармейцы вперед, смерть белой контре! — крикнул Григорий Семенов и подняв над головой шашку ринулся вперед во след уходящим белым.

И красный полк слившись одной людской рекой, на рвущихся вперед лошадях, лавиной ринулся вслед уходящих остатков белого войска…

Артиллерийские орудия перенесли обстрел на подступы к лесу, расстреливая быстро уходящих прочь от красного возмездия белогвардейцев. Видя, что огненный шквал орудий лишил их возможности спастись бегством белые офицеры и казаки, которых осталось уже не больше трех сотен повернули обратно, собираясь дать последний бой красной коннице. Среди них был и полковник Рохлин. Он вынул шашку из ножен, что есть силы он кричал своим офицерам идти в бой на красных.

Наконец преодолев панику и страх, остатки белых понеслись на приближающиеся сотни красных. И вот два людских потока сошлись. Кругом слышался звон металла, крики стоны и ругань, выстрелы из револьверов. Подходящие все новые и новые силы красных окружали белогвардейский отряд, который все больше редел, оставляя на перемешанной земле со снегом и кровью распростертые тела.

Когда от белогвардейского полка осталось лишь несколько десятков казаков и офицеров, которые вдруг остановили сечу и оглядывались на груду белогвардейских тел, окружающих их кольцом. Среди них особенно выделялся седой офицер с офицерскими погонами, его ни как не могли свалить пули и красноармейские шашки.

«Господи, и рад бы смерти, да где ее взять? — спрашивал себя полковник Рохлин. Оглядев последних выживших белых офицеров, он поднял над головой шашку и выехал вперед них и развернул к ним коня. Красные бойцы на минуту перестали стрелять и рубиться, взглянув на полковника.

— Господа офицеры, кому жизнь надокучила? От смерти не набегаешься, вперед за мной…

— Поколе господь на небеса берет, вперед, бей красных! — поддержал последний призыв полковника корниловский ротмистр и то же поднял над головой шашку.

Рванулся вперед на свою смерть белогвардейский офицерский отряд, пробиваясь вперед через конные ряды красных, оставляя на земле убитых. Наконец, и полковника Рохлина нашла его пуля под сердце и, упав на землю, он в свои последние секунды взглянул на небо и улыбнулся… «Ну, вот, Варвара, иду к тебе я, теперь нас ни кто уж не разлучит, душа моя к тебе уже сейчас приду, дождись не уходи, прости что так долго шел к те…». Полковник умер с открытыми глаза и с последней верой, что встретит свою потерянную любимую супругу на небесах.

Лишь три казака на резвых лошадях, да поручик Канышев — племянник генерала Маркова на гнедом скакуне, чистых орловских кровей, умудрились выскочить из кровавой рубки и уйти от преследователей. Отмахав еще километров пять по лесам казаки и белый молодой офицер с трудом сдерживая дыхание, остановились, всматривались вдаль.