Зелл сказала: «Да», и я уже собралась убеждать ее, но потом Зелл закричала:

– Ты забыла попрощаться с Таем, Кейли.

Я остановилась и обернулась, одарив его своей самой искренней улыбкой, которая совсем не была искренней.

– До свидания, Тай. Было приятно познакомиться, – сказала я.

– И мне тоже, – ответил он, но, судя по его голосу, приятно ему было не больше, чем мне.

Я проскочила через задний двор Бойеттов к ребятам, которые качали друг друга на качелях. Качели были из старых шин, мистер Ланс повесил их тут несколько недель назад. Пилар раскачивала Алека, а Лайла и Зара были заняты «Пуфом с наскоком» – разновидностью игры в «ладушки», которую они обожали. Мистер Ланс и мисс Дженси сидели на столе для пикника, почти не обращая внимания на детей. Обращай они внимание, то сказали бы Пилар не подталкивать Алека так высоко, а Алеку – держаться крепче. И они сказали бы Лайле и Заре, чтобы те нашли себе новую игру, которая не действовала бы так всем на нервы, поскольку мы вечно слышали хлопки.

– Привет, Кейли, – окликнула мисс Дженси, когда я проходила мимо них, и я удивилась, что они вообще меня заметили. Она указала на машину Тая, которая наконец-то выехала с подъездной дорожки Зелл. – У вас сегодня вечером были гости к ужину?

Она улыбалась. Она всегда улыбалась, когда они с мистером Лансом были вместе. Она почти не улыбалась, когда мы только познакомились, всегда ходила в темных очках и выглядела так, словно только что вернулась с похорон.

Я остановилась перед столиком для пикника и посмотрела на груду крекеров, батончиков «Херши» и зефирок. Если я правильно разыграю свои карты, то получу зефирку с костра.

– Да, мэм, – ответила я тем же тоном, каким говорила с Таем. Таким тоном я говорю с большинством взрослых, которых не слишком хорошо знаю. Поначалу я говорила им с Зелл, но теперь я о нем почти забыла и просто разговаривала с ней своим обычным голосом. – Здесь был сын Зелл, Тай.

– О, Тай! – улыбнулась Дженси. – Я когда-то знала Тая.

И тут я вспомнила.

– О да! – воскликнула я. – Ты, правда, его знала. – Я подняла брови и посмотрела на нее особым взглядом. – Ты довольно хорошо его знала. – Я глянула на Ланса, который, когда я подошла, выпустил руку Дженси из своей, но меня они не обманули. – Не ревнуйте, мистер Ланс, – сказала я. – Это было очень давно.

И тут я застыла, осознав, что натворила. Поддразнивая их, я сама себя выдала. Но было уже слишком поздно. По выражению их лиц я поняла, что мне придется объясниться.

В шкафу Тая я нашла целую коробку со всякой всячиной, самых разных вещей, связанных с Дженси. Маленькие, вырезанные из бумаги сердечки с ее именем, и стихи, которые он написал о ней (которые были настолько плохими, что я смеялась, пока их читала), и уйму ее фотографий, вот только на некоторых головы других людей были вырезаны. Нетрудно было догадаться, что она, по крайней мере тогда, была для него единственной на свете. Но это же глупо, она ведь слишком для него красивая. Но мне-то откуда знать? Может быть, в старших классах он был красавчиком. У него была фотография, на которой она была королевой бала, стояла на сцене с короной на голове и выглядела удивленной и очень, очень счастливой.

Я пошла было к остальным, чтобы посмотреть, не удастся ли мне тоже покачаться на шине, но Дженси меня остановила.

– Что было давным-давно, Кейли? – спросила она.

– Ну, когда вы были парой, – сказала я, жалея, что вообще произнесла это слово.

Я не хотела стоять здесь и обсуждать с ней ее старого бойфренда, который стал уже взрослым и от весьма неприятной взрослой версии которого я только что сбежала. Я помахала рукой в воздухе, словно это ничегошеньки не значит («Ни на йоту» – как сказала бы Зелл), и снова пошла прочь. Но Дженси снова остановила меня:

– Кейли, мы никогда не были парой. Я его едва знала, – сказала она. – Откуда у тебя такая информация?

Я посмотрела на нее, чувствуя, что меня начинает малость подташнивать от того, что я вообще подняла эту тему. Я больше не хотела об этом говорить, ни словечка. Но по тому, как она смотрела на меня, я поняла, что выбора у меня нет.

– Э… ну… э… я нашла коробку с вещами. В его… э… шкафу, – попыталась объяснить я. – Понимаете, меня поселили в его старой комнате! – добавила я, как будто это объясняло, почему я рылась в личных вещах Тая. Мне совсем не хотелось, чтобы она наябедничала на меня Зелл. Мне не следовало рыться в шкафу Тая. Просто иногда мне становилось скучно. И мне было любопытно. В голове у меня словно зазвучал голос матери: Я же тебе говорила не совать нос в чужие дела.

Дженси подалась вперед, пристально глядя на меня.

– Какую коробку с вещами? – Она выглядела такой же растерянной, как и я, и ее как будто тоже подташнивало.

– У него в шкафу стоит старая обувная коробка. Однажды вечером, когда я не могла заснуть, я… ну… открыла ее и посмотрела. И там есть твои фотографии и стихи, которые он написал о тебе, и уйма сердечек из бумаги с твоим именем и все такое.

Я перевела взгляд на Ланса, который положил руку на спину Дженси и выглядел обеспокоенным.

– Я думала, ты об этом знаешь. Как будто он что-то скрывал, когда вы с ним встречались? Или, может, просто не мог с этим расстаться, когда… или… еще что.

Опустив глаза, я ковыряла траву носком сандалии, жалея, что вообще подошла, жалея, что Зелл вообще заставила меня выйти с ней на улицу.

Дженси спрыгнула со стола для пикника.

– Ты можешь мне показать коробку? – спросила она, и голос у нее звучал так же, как тогда, когда Пилар и Зара донимали ее чем-нибудь у бассейна, – он звучал так, словно она изо всех сил старается не закричать.

Я пожала плечами.

– Конечно.

Я жестом предложила ей следовать за мной и направилась обратно к дому Зелл, прикидывая на ходу, как буду объяснять происходившее матери Тая.

Зелл не слишком удивилась, узнав правду о сыне. Она, наверное, всегда знала, что с ним… что-то не так, особенно в старших классах. Он вел себя все тише и тише, чаще запирался у себя в комнате. Зелл беспокоилась об обычных проблемах, о которых говорят по телевизору: наркотики, алкоголь, депрессия. Она вслух спрашивала Джона, не было ли у их младшего сына суицидальных мыслей, а может, он тайный гомосексуалист или связался не с теми людьми. Джон твердил ей, чтобы она перестала волноваться, оставила мальчика в покое, что все наладится и не следует выдумывать неприятности там, где их нет. Но в глубине души она знала: что-то не так. И теперь, столько лет спустя, когда Дженси Сейбот сидела за кухонным столом и изучала пугающее содержимое давно спрятанной обувной коробки, Зелл поняла, что ей бы следовало внимательнее прислушиваться к своему неуемному внутреннему голосу.

Теперь она знала: это из-за ее собственного сына Дженси много лет назад уехала. Тай был угрозой, напугал бедную девушку до смерти своими бумажными сердцами, которые оставлял в самых разных страшных местах. Одно такое сердце (если верить местным сплетницам) было выведено на столике в ванной (Дженси увидела его, выйдя из душа), а на запотевшем зеркале было выведено слово «любовь». Зелл, разумеется, все это знала, она же слушала жалобы и сетования Лоис Сейбот у бассейна все лето перед тем, как родители отвезли Дженси на север в неведомый колледж, чтобы уберечь от неведомого преследователя. Лоис даже не открыла другим матерям название колледжа, сказав, что это слишком опасно.