Тесты на беременность стали совсем другими, не такими как во времена его молодости. На них теперь наносили цифровую шкалу. Тут не имелось никаких проверочных символов, никаких предположений или догадок. Вот и этот тест свидетельствовал четко и однозначно: БЕРЕМЕННА.

Джо проверил дату на рецепте. Неделю назад его выдали. Он положил бритву и пошел в комнату Шона.

— Сынок, я, конечно, сую нос не в свое дело… — Он присел на кровать Шона.

— Да-да?

— Я надеюсь, ты… ну, понимаешь… с Тарой… что она предохраняется.

— О Господи! — Шон отвел взгляд в сторону.

— Я говорю очень серьезно. Вам следует соблюдать осторожность.

— Почему ты решил, что мы ее не соблюдаем?

— Я просто хотел убедиться, что ты действуешь разумно.

— Я действую разумно.

— Хорошо. Но поскольку вы занимаетесь сексом… — Джо замолчал, не зная, как продолжить разговор.

— Я не занимаюсь сексом, — вдруг сказал Шон.

— То есть?

— Не занимаюсь я… Мы не занимаемся, понятно? Мне вообще тяжело приходится… когда девушка рядом… — Шон уставился в пол. — В первый раз, когда мы с Кэти… ничего не было. То есть, понимаешь, ничего такого не произошло. И это мое последнее воспоминание о… сексе. Если я дохожу до этого, у меня все внутри застывает.

— Вот оно что… — почесал в затылке Джо. — А как ты думаешь… Надо ли тебе это сейчас?

Шон нахмурился.

— Ты ведь еще совсем юный, тебе только восемнадцать исполнилось, — продолжал Джо. — Тебе еще многое предстоит понять и решить, и я совсем не уверен, что ускорять события с посторонней в общем-то девушкой — это правильный путь.

Шон печально покачал головой:

— Я ничего не ускоряю, поскольку не могу забыть Кэти. Все время вспоминаю о том, что случилось в ту ночь, и никак не могу от этого избавиться. И мне постоянно снится сон, будто я встречаю ее на улице или в кафе или еще где-то, а она всегда с другим парнем, и от нее исходит чувство неприязни ко мне. А потом она уплывает в туман, и я не могу к ней прикоснуться. И лицо у нее всегда непроницаемое, она никогда мне не улыбается. И мне кажется, что она умерла, презирая меня.

— Это не так. Кэти любила тебя. И она понимала, что в ту ночь так произошло, потому что, как и у нее, у тебя это было в первый раз. Вот и все.

Несколько минут они сидели молча. Наконец Джо решил, что ситуацию с Тарой надо все-таки прояснить:

— Шон, ты считаешь, что вы с Тарой исключение из общего правила? То есть Тара может встречаться одновременно и с кем-то другим?

— Господи, папа, я вовсе не намерен обсуждать с тобой сексуальную жизнь Тары или ее отсутствие!

— Но какие все-таки отношения вас связывают?

— Ну, это уж совсем не к месту!

Тут в дверь постучала Анна и сразу же вошла в комнату.

— Как вам мое новое платье? — Она сделала пируэт.

— Здорово! — сказал Шон.

— Раз ты завтра вечером собрался уходить, то я решила пригласить твоего отца на ужин собственного приготовления.

— Ты прекрасно выглядишь. У тебя очень хороший загар. — Джо уставился на ее открытую шею и грудь.

— Спасибо. И Таре тоже спасибо — я по ее совету купила крем «Сплеш броунз».

Джо изучал свое отражение в пятнистом зеркале в прохладном подвале Оги Пенроуза на пересечении Тридцать четвертой улицы и Девятой авеню. На нем была та же светло-серая рубашка и угольно-черный галстук, в которых он утром уходил на службу, но сейчас Джо надел смокинг, который Анна купила ему два года назад в Париже.

Старина Ник открыл для себя ателье Оги Пенроуза еще в семидесятые. Это был один из лучших портных в Нью-Йорке. В течение тридцати лет его подвальное ателье работало только на самых верных клиентов. Джо, Дэнни, Старина Ник и Бобби, даже Джулио Лаккези — все носили костюмы, сшитые или перешитые Оги Пенроузом.

— Отличный смокинг, — сказал Оги. — Просто прекрасный.

— Это мне жена…

— Я видел этикетку, она не тутошняя. Любишь ты, однако, красивые шмотки. Тебе, наверное, все завидуют, что ты носишь европейские костюмы. — Оги подошел ближе и потянул за свободно провисший пояс брюк. — Обычно парни вроде тебя приходят, чтобы я им костюмчик расставил, а не наоборот.

— Я теперь бегаю по утрам.

— Ну да, как и все парни твоего возраста.

— Ну, Оги, я ж не от возраста бегаю…

— А из любви к бегу, — рассмеялся портной. — Ты же красивый парень, Джо, но, вероятно, уже поглядываешь на свои седые волосы и морщинки вокруг глаз и думаешь: а я еще ничего? А красивые девки на меня еще заглядываются?

Джо посмотрел на Оги сверху вниз: шестьдесят семь лет, руки белесые, волосатые и тощие, бледная, словно припудренная, лысина. И детектив, в свои сорок один, проникся чувством собственной неотразимости.

— Меня еще рано списывать в утиль, и красивые девки, несомненно, все еще на меня заглядываются. — Джо улыбнулся, но лишь на мгновение. Нынче утром, куда бы он ни бросил взгляд, везде ему попадались сплошь беременные женщины. Они катили детские коляски, поминутно сражаясь со своими детьми, с битком набитыми бакалеей сумками, с собственным раздражением. И тогда его одолевали приступы жуткой паники.

Оги извлек несколько булавок из кожаной подушечки, висевшей у него на бедре, и принялся убирать брюки в поясе.

— Хочешь, я оставлю небольшой запас для брюшка?

Джо помотал головой:

— Нет. Сделай поуже, мне тогда будет к чему стремиться.

Ничто теперь не казалось ему нормальным. Когда родился Шон, Джо было двадцать три, энергия из него так и перла, и он всю ее направлял в свою работу. К тому времени, когда родится еще один ребенок, он будет уставшим от жизни сорокадвухлетним мужчиной без признаков какой-либо энергии, которую можно куда-то направить. Джо попытался представить себе, как он будет выглядеть с детской коляской, прогуливаясь в парке Оулз-Хед, но так и не смог, испытав лишь чувство страха и вины.

Оги встал с колен — в этой позе он возился с брюками.

— Булавки кончились, — объявил он, исчезая в задней комнате.

Дин Вэлтри сидел у себя за столом, положив наманикюренные пальцы на столешницу. На стене позади него в совершенно одинаковых черных блестящих рамках висели фотографии, запечатлевшие целых восемь поражающих красотой, истинно голливудских улыбок.

Вэлтри указал на один из снимков, где была изображена всеамериканская икона красоты:

— По словам ее дантиста, у нее были самые страшные зубы, какие он когда-либо встречал. Такая красавица южанка, аж дух захватывало… пока она не открывала рот. Зубы — сплошь гнилые. Она еще ребенком стала моделью, потом у нее начались неполадки с питанием, пила одну содовую и жрала всякое дерьмо. А теперь? Только взгляните на ее улыбку! Тысяча ватт! Вот это и привлекает к ней внимание. А сделали это мы! Это мы обеспечили ей карьеру!