Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пятно на горизонте как будто обрело контуры: похоже на серую стену. Город? Он поднял чемодан и пошел на восток.
Уже давал себя знать голод – Бретт не ел со вчерашнего утра. Не отставала от голода и жажда. До города часа три ходу, никак не меньше. Бретт шагал, и под ногами хрустели стебли и вздымались крошечные клубы пыли. Что же это за железная дорога, которая тянется и тянется по сухим полям, а потом обрывается? И куда исчез локомотив? Ведь Бретт слышал, как стонали его тормоза. И кто-то ходил по коридору. Куда все подевались?
Он размышлял о поезде, о Каспертоне, о тетушке Хейси, о мистере Филипсе. Кажется, они в далеком прошлом, превратились в зыбкие воспоминания. Солнце высоко, печет вовсю – вот что важно, а остальное кажется несущественным.
Впереди город. Надо продержаться; надо дойти. Бретт попробовал думать о других вещах. Телевидение, толпы людей, деньги: истрепанная бумага и стертое серебро…
Лишь палящее солнце, пыльная равнина и мертвые растения теперь реальны. Их он видит, чувствует. А еще чемодан. Какой же он тяжелый… Бретт сменил руку.
Что это белеет впереди? Чуть выступает из земли маленькое, гладкое, блестящее? Бретт уронил чемодан, опустился на колени, погрузил пальцы в сухую землю, извлек фарфоровую чайную чашку без ручки. Спекшаяся почва осыпалась, оставив чистую поверхность. Бретт посмотрел на донышко – клейма нет. «Почему только одна чашка посреди этого „черт знает где“?» – удивился он.
Бретт бросил чашку, поднял чемодан и пошел дальше.
Теперь он внимательней смотрел под ноги. Обнаружил ботинок, жутко истрепанный, но с целой подошвой. Рабочий башмак сорок третьего размера, с высоким берцем. Кто его тут оставил?
Через полчаса ему попалась ржавое переднее крыло старомодного автомобиля. Других деталей он поблизости не нашел. До стены было уже недалеко, миль пять, вряд ли больше.
Над полем порхал клочок белой бумаги. Бретт увидел второй, третий; все больше их приносило порывами ветра. Он догнал один, разгладил.
ПОКУПАЙ СЕЙЧАС, ПЛАТИ ПОТОМ!
Он подхватил второй:
ГОТОВЬСЯ ВСТРЕТИТЬ ГОСПОДА.
А третий гласил:
ПОБЕЖДАЙ ВМЕСТЕ С УИЛКИ!
Над ним высилась стена – гладкая, серая. На одежде и коже запеклась пыль; он машинально отряхнулся на ходу. Чемодан оттягивал руку, колотил по лодыжке. Есть и пить хотелось невыносимо. Он втянул носом воздух, инстинктивно пытаясь уловить ароматы пищи.
Бретт уже долго шагал вдоль стены, а прохода все не было. Стена плавно изгибалась вдаль и отвесно поднималась прямо от земли. Поверхность пористая, не оштукатуренная, но все равно слишком гладкая, да и высота футов двадцать, не вскарабкаться. И не из чего сделать лестницу…
Впереди он увидел широкие ворота с серыми колоннами по бокам. Приблизился, поставил чемодан и вытер лоб носовым платком. В проеме виднелись мощеная улица и фасады домов. Те, что через улицу, невысокие, в один-два этажа, но дальше вздымаются башни. Людей не заметно, и никакие звуки не тревожат горячий полуденный воздух. Бретт взял чемодан и прошел через ворота.
Потом он целый час бродил по мостовым, слушал собственные шаги, эхом отражавшиеся от сложенных из бурого песчаника стен, от магазинных витрин, от стеклянных дверей. Тут и там попадались пустыри с сорной травой и мусором. Он задерживался на перекрестках, смотрел вдоль безлюдных улиц. То и дело откуда-то долетал звук жизни: короткий гудок клаксона, отголосок дверного звонка, перестук копыт.
Он дошел до узкого, как ущелье, переулка между глухими стенами. Постоял, слушая доносящиеся звуки, похожие на шепотки в толпе на похоронах. И двинулся дальше. Десяток ярдов прямо, поворот. Поворотов было еще несколько, и за каждым голоса звучали все громче; отдельные он уже различал, выхватывал из гомона слова. Бретт прибавил шагу, ему не терпелось кого-нибудь расспросить.
Внезапно голоса – похоже, сотни голосов – слились в рев, в протяжное «Йа-а-а-айу-у-у…». Уж не стадион ли там с толпой, болеющий за местную команду? Слышен оркестр: визг труб, звон тарелок, буханье барабанов. Впереди виден выход на солнечную улицу, с флагами, с людскими спинами, а над головами – ритмичное колыхание флажков и высоких киверов, движущихся довольно ровными рядами. В поле зрения вплыл растянутый между шестами транспарант, и Бретт успел прочесть огромные красные буквы: «… ЗА НАШИХ!»
Он подошел к толпе и двинулся вдоль серых спин. Приближалась фаланга людей в желтых кителях, они чеканили шаг и покачивали кистями на фесках. На мостовую выскочил мальчуган, запрыгал возле строя. Музыка ревела, гремела, хрипела. Бретт похлопал по плечу стоявшего перед ним человека.
– Что празднуем?
И не услышал собственного голоса. Мужчина не отреагировал. Бретт пошел вдоль толпы в поисках просвета или возвышения. Кажется, впереди людей не так много. Он достиг края толпы, прошагал еще несколько ярдов и остановился на краю тротуара. Желтые уже промаршировали мимо, появилась группа фигуристых девиц в атласных блузках, черных сапожках и белых меховых шапках – все молчат, на лицах никаких эмоций. В пятидесяти футах от Бретта они вдруг пустились в пляс: вскидывали колени, крутили бедрами, жонглировали блестящими батонами…
Бретт вытянул шею, высматривая телекамеры. На противоположной стороне улицы плотными рядами стояли одетые в тусклое люди: глаза следят за процессией, шевелятся губы.
Вперед протолкался толстяк в мятом костюме и панаме, стал наблюдать, ковыряясь в зубах. Отчего-то Бретту показалось, что он здесь не на месте. Фасады магазинов позади зевак выглядели нормально – грязноватые кирпичи, мутные стекла, окисленный алюминий, реклама: «ТОЛЬКО СЕГОДНЯ СНИЖЕНЫ ЦЕНЫ».
Слева от Бретта тянулся пустой тротуар, справа плотная толпа снова и снова взрывалась ревом. За мажоретками шеренгой, в ногу шли полицейские, а над ними порхал вдоль улицы лист бумаги.
Бретт повернулся к соседу справа:
– Простите, вы не подскажете, как называется этот город?
Сосед даже ухом не повел. Бретт похлопал его по плечу:
– Эй! Что это за город?
Незнакомец сорвал с головы шляпу, замахал ею, швырнул вверх. Она отлетела прочь, потерялась в толпе. И как же эти энтузиасты потом находят свои головные уборы?.. Никто из знакомых Бретта шляпами не разбрасывался.
– Может, все-таки ответите? – Бретт потянул мужчину за руку.
Тот резко развернулся к нему, тяжело навалился. Бретт шагнул назад. Мужчина жестко рухнул на тротуар. Да так и остался лежать, только глаза открыты и руки судорожно дергаются.
– Аххх… – произнес он. – Хум-хум-хум… Аввв… джаввв…
Бретт поспешил опуститься на корточки.
– Извините! – воскликнул он и заозирался. – Эй, кто-нибудь! Человеку плохо!
Никто даже голову не повернул. Ближайший зритель стоял с непокрытой головой, у него двигалась челюсть.