Виктор распахнул дверь.

– Да что это такое, в конце концов? – возмутился Мальцев. – Могу я побыть наедине с собой хотя бы минуту?!

– Да ты уже сам с собой минут двадцать, – обиделась девочка и удалилась в комнату.

«Вот так новости! – отметила про себя Тамара. – А как же семейный отдых?»

– Почему он на меня кричит? – поставила вопрос ребром разгневанная дочь.

– Потому что нервничает, – объяснила мать.

– А почему он нервничает?

– Или хочет есть. Или хочет спать.

– Это не повод! – по-взрослому подытожила Маруся.

– Еще какой повод! – уверила ее Тамара.

– Разве это повод?! – усомнилась в материнском доводе Машка.

– Для мужчин – да, – поддержала женскую тему Мальцева.

– А для женщин?

– И для женщин повод.

– Для всех? – не успокаивалась Маруся.

– Для большинства.

– И для тебя? – с надеждой уточнила Машка.

– И для меня, – призналась Тамара.

Маруся с нескрываемой радостью от обнаруженного в матери изъяна уселась рядом. Ждали появления Виктора.

Тот вышел угрюмый, обмотанный полотенцем. На глянцевой после бритья физиономии виднелись клочки туалетной бумаги с кровавыми разводами.

– В тебя стреляли? – миролюбиво спросила Тамара.

– Стреляли, – буркнул тот и начал раскладывать на подоконнике мокрые плавки и купальники.

В столовую бежали бегом, словно три рысака в одной упряжке. Зря. Около закрытых дверей толпились отдыхающие, красные после солнечных ванн и потные от изматывающей духоты. Гениного семейства среди них не наблюдалось, и разочарованная Маруся уединилась под сенью пальм. Туда же подтянулись и голодные родители. Сели на импровизированные сиденья-пеньки, торчащие из неухоженного газона. Того и гляди развалятся. В зарослях травы Тамаре мерещились змеи, чему немало поспособствовали активно распространяемые отдыхающими легенды и предания, окутавшие сталинскую дачу. На асфальтовой дорожке женщина чувствовала себя увереннее, но двигаться было лень, поэтому она забралась на трухлявый пенек с ногами. То же самое сделала и Машка, правда, не из боязни, а из интереса, подпитываемого бурлением неиссякающей энергии. Долго в одном положении девочка находиться не могла и скоро слезла.

– Подвинься! – приказала она отцу.

Виктор послушно пересел на край впечатляющего размерами пня. Маруся устроилась рядом.

– Какие приятные люди, правда? – задала девочка вопрос в никуда.

Никуда не отвечало.

– Люди какие, приятные… – жаждала подтверждения Машка.

Разморившиеся от жары родители интригующе молчали. Тогда Маруся в третий раз предложила тему для обсуждения и толкнула отца в бок:

– Приятные ведь?

– Кто?

– Люди, говорю.

– Эти? – Виктор кивнул головой на распределившихся по группам пансионатцев.

– Ты их видишь?

Мальцев с тревогой посмотрел на свое чадо, подозревая солнечный перегрев.

– А ты? Не видишь?

– Не вижу, – пожаловалась девочка. – Ни-кого не вижу.

Виктор беспомощно взглянул на жену, не разделяющую его беспокойства.

– Потому что их нет, – подытожила Тамара.

Мальцеву поплохело.

– Ты что, тоже никого не видишь? – вкрадчиво спросил он супругу, подозревая и у нее перегрев.

– Нет, – лаконично ответила Тамара.

– Мама, а где они?

– Сейчас подойдут.

– Ну что так долго-то! – нервничала Машка, привыкшая приходить в школу за час до начала занятий. Как объясняла она негодующим родителям, это давало ей определенные преимущества: «Понимаете, я – первая. Еще учителя нет, а я уже есть!» – «Так закрыто же еще».

Виктор устал находиться вне разговора и поинтересовался:

– А вы о ком?

Женская половина семьи Мальцевых непонимающе уставилась на своего мужчину. Девочки переглянулись и удержались от ответа. Ответ пришел сам собой в виде поднимающихся к столовой кубанцев.

Шли парами. Впереди – грузно ступающий Гена, что-то объясняющий Стасу и при этом отчаянно жестикулирующий. Позади – безвкусно одетая Вика, держащая за руку упирающуюся Дашку.

– Хорошая семья, – поделился Виктор. – Только сколько же Вике лет, если у нее такой взрослый сын?

– А с чего ты решил, что это ее сын? – поинтересовалась Тамара.

– А чей же?

– Гены.

Дальше Мальцева кратко изложила свое видение ситуации:

– Гене где-то сорок – сорок два. Это его второй брак. Стас – от первого. Ему лет восемнадцать-девятнадцать, не больше. Вике – от силы тридцать три. Ну, может, тридцать два…

– Тридцать три, – буркнула Машка, еле удерживающая себя от того, чтобы не броситься навстречу «приятным людям».

– А ты откуда знаешь? – Виктор почувствовал себя обойденным.

– Дашка сказала… Ну-у-у? – обратилась Маруся к матери. – Дальше что?

– Дальше то. Гена либо бывший военный, либо бывший спортсмен.

– Футболист… – подсказал муж.

– Не знаю, – пожала плечами супруга. – Периодически закладывает за воротник, потом становится идеальным мужем и отцом. Любит компании, рассказывает одни и те же анекдоты и думает, что разбирается в политике и в людях.

– А Вика? – подсказала Машка.

– А Вика – хорошая девочка. Не исключено, что тоже бывшая спортсменка. Может быть, гимнастка. Любит своего Гену до беспамятства. Любимое занятие – спасать мужа от пьянства, дочь – от болезней. Общительна, смешлива. Самооценка – ниже плинтуса.

– Это как? – не справилась с текстом Маруся.

– Что – как?

– «Самооценка ниже плинтуса» – это как?

Тамара осеклась, почувствовав, что наговорила в присутствии дочери лишнего, и пошла на попятную:

– Долго объяснять.

– Я терпеливая, – уверила мать Машка, а Виктор покрутил пальцем у виска. Надо было как-то выпутываться, и Тамара ретировалась с места событий, обратив внимание своих родственников на то, что дверь в столовую наконец-то открыли.

Поток страждущих влился в отверстые двери и быстро рассредоточился: пансионатцы радостно занимали заветные места за столами, покрытыми заляпанными клеенками.

– Их что, не моют? – брезгливо заметил Виктор.

– Моют. Я видела, – обнадежила его Маруся.

– Значит, плохо моют, – не сдавался отец. – Все липкое.

– Не обращай внимания на мелочи, – посоветовала девочка и с жадностью выпила компот.