– Я уже готова развернуться и ехать домой. Не хочу иметь к этому отношения. И ссориться с отцом не хочу. Не хочу – и все тут.

– Единственное светлое пятно в этой драме – то, что он скажет о разводе только нам. Если и ей тоже – это конец.

Лавиния пыталась уловить, к чему он клонит.

– Однако, – продолжал Хью, – если он не скажет и станет ясно, что и не собирался, – драмы не будет. И нам станет неинтересно. Пустая угроза. Он собирается ей сказать – и не собирается говорить. Любопытство. И да, я тоже не хочу с ним ругаться.

– Мне нравится твой театральный подход, – похвалила Лавиния. – У меня и вправду чувство, что впервые за много лет я прислушиваюсь к тому, что намерен сказать папа. Хотелось бы…

– Не только тебе, – перебил Хью. – Всем бы хотелось, чтобы это случилось не с ним, чтобы можно было отложить тетрадку с ролью и выйти прогуляться. Я знаю, что ты хочешь сказать. Поехали-ка. Не собираешься же ты доедать это? Оно ведь несъедобно.

А в дверном проеме за барной стойкой стоял человек в белой куртке повара, со смуглым подвижным лицом и наблюдал за ними. Вероятно, это и был обещанный Раджеб. Каким-то образом он попал сюда, воспользовался возможностью; и наверняка ему не привыкать, что его стряпня не произвела впечатления. Скоро он уедет. Его лицо ничего не выражало. Никаких перспектив в этой дыре. Лавиния наблюдала, как брат прошел к барной стойке и положил на нее две бумажки – пять и десять фунтов, тем самым выражая пренебрежение и безразличие к сумме по счету. Пятнадцати фунтов больше чем достаточно – и они уберутся, наконец, восвояси. Подхватив кардиган, Лавиния поспешила за ним – и тут поймала взгляд повара. Он заметил ее и теперь рассматривал. Пристально, как бы невзначай, но не без интереса. Англичанка, да в плохом отеле, да едва не бежит – уж это зрелище он не забудет; а повидал он за эти годы всякое, хотя и не с кем поделиться. Лавиния ничего о нем не узнает. Даже если ей случится еще раз побывать здесь, она уже не застанет ни его самого, ни следов его пребывания. Время от времени она будет вспоминать его лицо. Она была уверена в этом.

5

Взрослые уехали навестить бабушку. Она была очень больна, лежала в больнице. Джош и Треско остались дома; тетя Блоссом велела им «найти чем заняться, вести себя хорошо и не тратить время впустую». Внизу бродил Треско. У себя наверху Джош слышал его, и воображение разыгрывалось: он представлял, будто в дом забрались воры или рыщет, что-то вынюхивая, опасный зверь. Так его кузен и слонялся из самой дальней комнаты до самой ближней, из столовой – в кухню… Дверца в маленькую комнату, служившую чем-то вроде кладовки, поскрипывала – судя по звукам, он только что открыл ее. Чем будет заниматься Треско? И как намерен «хорошо себя вести»? Очень скоро – Джош это знал – брату надоест поднимать и ставить на место всякие вещи, шумно валиться навзничь на диван в бабушкиной гостиной и исследовать содержимое комода в чужом доме. Устав, он поднимется к Джошу. Так бывало и раньше. На случай, если Треско особенно достанет, у Джоша имелось тайное оружие. Он бережно хранил его у сердца, но решил не использовать до самого конца. Как Недоброе Слово, которым колдунья в «Племяннике чародея» [36] разрушила целую планету.

Неделю назад взрослые водили его в библиотеку. В одном из ящиков того самого комода обнаружился старый бабушкин читательский билет, и тетя Блоссом отвела племянника в большое белое квадратное здание в центре города. По пути она недоумевала: разве Джошу не хватает тех книг, что есть дома? Но ответа не требовалось: это был риторический вопрос, пояснил про себя Джош. Интересно, почему риторический. Впрочем, так даже лучше – отвечать не надо. В доме бабушки и дедушки книги были: лежали то там, то сям, на разрозненных полках, брошенными в стопки под кроватями или на комоде в комнате для гостей. Разумеется, все он не прочел. Джошу хватало пары страниц одной из книг с интригующими названиями – «История мистера Полли» или «Матадор пяти городов», – чтобы убедиться, что это чтиво не для него, а может, вообще не годится для кого бы то ни было. Сегодня он дочитывал последнюю библиотечную книгу – нарочно медлил, не желая расставаться с героями и откладывать ее в сторону. Это был «Дэвид Копперфильд», и Джош надеялся, что у юной Эмили все сложится хорошо. Когда он принес стопку книг, дедушка перевернул ее на кухонном столе и изрек: «Странная древняя писанина. Где-то у нас валялся Диккенс, и даже не одна книга. В жизни не читал». И тут тетя Блоссом всплеснула руками: мол, а что делать? – а Треско сложил пальцы: пиф-паф, Джош убит! Папа промолчал – он редко говорил с Джошем, – но все понял.

Треско поднимался по лестнице: правой, левой, правой – стоп. Обдуманные, угрожающие шаги. Он приближался не бесшумно – совсем наоборот. Джош не поднимал глаз от страницы, которую читал: «…и время от времени делая руками такие движения, словно он плывет, преодолевая неимоверные препятствия» [37]. А Треско стоял в дверях и пялился на него.

– Нашел, значит, занятие, – сказал кузен. – Читаешь, читаешь и читаешь. Тебе ведь нравится читать? Читай-читай. Какой хороший мальчик!

Джош молчал.

– Они приедут сегодня, – продолжал Треско. – Тетушка Хью и дядя Лавиния. Слышал, как я их назвал? Знаешь почему?

Одними губами Джош проговорил: «Нет», не поднимая глаз от страницы. Отчего брат звал так дядю Хью и тетю Лавинию, он знал. Но Треско продолжал объяснять свою шутку, потому что считал: ничего более остроумного он еще не придумывал. Всякий раз, когда Треско начинал говорить, тех, кто его слушал, охватывало презрение, смешанное со страхом.

– Я зову их «тетушка Хью и дядя Лавиния», потому что им это подходит. Он – настоящая суматошная тетка, а ведь еще и актер, то есть грим и все такое, – и притворяется смелым. И дядя Лавиния приедет. Ты же ее видел? У нее усы, она выглядит как мужик, носит короткие волосы, как мужик, она совершенно точно дядя…

– Да нет у нее усов, – возразил Джош.

– Нет, есть, – сказал Треско. – Она похожа на нашу школьную кастеляншу – у нее тоже есть усы. Она мужик, мужик, мужик!

– Иди-ка отсюда, – сказал Джош. – Я почитать хочу.

Треско воззрился на него: Джош не видел, но ощущал это.

– Это с какой стати? У меня столько же прав находиться здесь, сколько и у тебя. Может… – Но тут ему пришло в голову кое-что получше: он подхватил с полки книгу в твердой обложке и с силой запустил ее в Джоша. Тот увернулся; книга пролетела мимо. Порванная, она упала на пол.

– И скажу, что это ты порвал! – пообещал Треско, воздев скрученные руки в виде арбалета. – А еще я знаю кое-что, а ты нет!

– Что Хью – старая тетка, а Лавиния – дядя? Придумай что-нибудь новенькое, – сказал Джош. Когда он говорил с Треско таким тоном, его охватывало неслабое приятное возбуждение.

– Да не это, придурок! Такое ты точно захочешь знать. Ты ведь знаешь бабушку и дедушку, так? Как думаешь, зачем мы приехали?