Доходило до того, что при выезде для осмотра трупа, обнаруженного в пруду городского парка со связанными веревкой руками и ногами, с грузилом-камнем, заместитель начальника управления уголовного розыска области Бондаренко битый час убеждал меня, что потерпевшая, решившая сыграть с нами злую шутку, сама себя связала, привязала на шею камень и прыгнула в воду.

Укрывали все, что можно было укрыть, и для достижения этой цели никакими средствами не брезговали, вплоть до шантажа потерпевших компрометирующими материалами.

Уже работая в Москве, я приехал как-то к себе на родину и в троллейбусе встретил одноклассницу. В разговоре поделилась она своей бедой: в плавательном бассейне украли у нее и дочери ценные вещи стоимостью около четырехсот рублей, а милиция кражей заниматься не желает. Договорились, что напишет она жалобу прокурору города, а он возьмет ее под свой контроль. Встретились через год. «Эх, тоже мне, друг детства! – услышал я возмущенный голос одноклассницы. – Лучше бы я тебя ни о чем не просила!» И далее последовал рассказ о том, как работники милиции занялись не кражей, а мужем заявительницы, оказавшимся, к несчастью, директором овощного магазина. Только после нового заявления, что никакой кражи якобы не было, эту семью оставили в покое. Не считая возможным жить в стране с таким правопорядком и по другим причинам, одноклассница эмигрировала в США.

Приказы генерального прокурора СССР требовали самых жестких мер по отношению к должностным лицам, укрывающим преступления от учета. Но после очередного выявления такого рода злоупотреблений (и как следствие – роста неблагополучных показателей по региону) стали практикой вызовы в обком, в отделы административных органов. Там чересчур ретивому прокурору напоминали, где он состоит на партийном учете, и отечески наставляли: он и начальник милиции «ходят» в одной упряжке и ссориться из-за такой мелочи, как сокрытие преступлений, право, глупо. С прокурора спрашивали за рост преступности, а отнюдь не за состояние надзора за деятельностью органов внутренних дел. Насколько принципиальным он оставался после этого, было делом совести каждого конкретного чиновника.

Укрытия, набирая темп, развращали личный состав работников милиции: ширились их злоупотребления, расцвело рукоприкладство, превышение власти… Наказание за это подрывало бы всю создаваемую систему лакировки действительности. Допустить этого Николай Анисимович Щелоков не мог.

Неофициально, с соблюдением строгой секретности, начался сбор компрометирующих материалов на работников органов прокуратуры, занимающихся расследованием дел о злоупотреблениях работников милиции.

«Ссориться с нами нельзя, – поучал меня, молодого прокурора следственного отдела прокуратуры области, начальник одного из райотделов милиции. – Вот был у нас один мальчишка, который только что назывался следователем. Прибежал к нему один ханыга. Избили, кричит, в комнате милиции! Разве это представители власти? Он со мной не посоветовался и – двух моих в КПЗ[34]. Пришлось ему фотографии показать и кое-какие записи его общения с подругами в служебном кабинете. Сразу стал как шелковый. Так-то!»

Укрывались преступления, совершенные гражданами, росло количество жалоб и заявлений об этом. В ход шли шантаж, угрозы, рукоприкладство, злоупотребления по службе. Вседозволенность и безнаказанность закономерно привели к многочисленным фактам сокрытия преступлений, в том числе и тяжких, совершаемых работниками милиции.

27 декабря 1980 года возле поселка Пехорка, недалеко от дороги, ведущей в аэропорт Быково, обнаружили окровавленного, практически раздетого и полузамерзшего человека. Одежда потерпевшего валялась рядом. Кроме записной книжки, в карманах ничего не обнаружили. Прибывшие на место происшествия работники милиции позвонили по одному из телефонов, указанных в записной книжке.

С этого момента в известном всем здании на площади Дзержинского (ныне Лубянка) зазвучал сигнал тревоги. Пострадавшим был заместитель начальника секретариата КГБ СССР майор Вячеслав Васильевич Афанасьев. Через несколько дней, не приходя в сознание, он скончался.

В последующие дни председатель Комитета государственной безопасности Юрий Владимирович Андропов заслушал на оперативном совещании результаты расследования обстоятельств гибели Афанасьева. Мнения сотрудников, занимавшихся этим делом, разделились. Одни выдвинули версию об автодорожном происшествии, другие настаивали на том, что Афанасьев был убит. Тогда и последовало предложение просить генерального прокурора поручить расследование дела следователям прокуратуры, специализировавшимся по делам об убийствах.

В этот роковой день Вячеславу Васильевичу исполнилось сорок лет. Более недели он бюллетенил (врачи обнаружили воспаление легких). Держалась температура, но все же Афанасьев решил сходить за праздничным заказом к Новому году и вечером с друзьями отметить юбилей. Жена перед уходом на работу поздравила его от себя и детей и дала деньги на подарок. Он купил на эти деньги хорошие импортные туфли…

Застолье было непродолжительным, потому что из всех приглашенных пришли только двое. Домой решил добираться на метро. На станции «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город») Афанасьев сел в вагон поезда и тут же задремал. Болезненное состояние и алкоголь сделали свое дело. На конечной станции метро, «Ждановской», перед отправлением поезда в тупик контролеры Воротилина и Мотникова увидели в одном из вагонов спящего человека с коробкой обуви на коленях. Рядом стоял портфель. Спящего разбудили и попросили выйти на перрон.

– Портфель-то ваш? – спросила его Мотникова.

– Нет, – покачал головой Афанасьев, пытаясь определить, где он находится. – Ох, извините, портфель мой…

Афанасьев протянул к нему руку, но его оттолкнула в сторону Воротилина, раскрыла портфель и, рассмотрев содержимое, спросила:

– Если действительно ваш, что там находится?

Афанасьев наморщил лоб:

– Водка, красная рыба, продукты… Что еще?..

– Вот и нет! – торжествовала Воротилина. – Здесь коньяк!

– Да, коньяк, – заговорил Афанасьев, – я совсем забыл, ведь ребята подарили мне коньяк…

Его заверения запоздали. Воротилина свистела, вызывая наряд милиции. Афанасьев пытался убедить ее не делать этого. Более того, предъявил служебное удостоверение, которое контролеры успели внимательно рассмотреть, но на платформу уже прибыли два постовых милиционера.

Удостоверение на постовых впечатления не произвело. Афанасьеву заломили руки за спину и потащили вниз. Здесь, под платформой, находилась комната милиции – унылое помещение со скудным освещением.

Вячеслав Васильевич пробовал слабо сопротивляться. Увы, он не догадывался, что два молодых парня в серой форме посчитали его «карасем». («Карась» на их жаргоне интеллигентный с виду человек, у которого наверняка есть деньги и ценности, а значит, есть чем поживиться во время обыска и затем обвинить самого же задержанного во всех смертных грехах.)