без сиденья, а в передней части маленький стол и стул. Разведя в стороны руки, она может дотронуться кончиками пальцев до противоположных стен. Вместо того чтобы начать размышлять о том, где она сейчас и что с ней случится, Магда ложится на комковатый матрас и погружается в сон.

Несколько часов спустя она резко просыпается от лязга тяжелого ключа, поворачивающегося в замке. Магда к этому не готова, что бы «это» ни было. Но это всего лишь надзиратель с ужином, который он без слов передает ей и уходит. Она глазеет на рагу с кусочками чего-то коричневого и большой ломоть мягкого хлеба. На какой-то миг вид пищи отгоняет все другие мысли. Она ест поспешно, не распробовав рагу или хлеб, и слишком быстро все съедает. Это ее самая питательная еда за много дней, даже месяцев.

Солнце садится, и свет в ее камере неожиданно гаснет. На миг она оказывается в полной темноте. Но когда ее глаза начинают привыкать к темноте, она поворачивается к узкому оконцу над столом и видит луну. Магда ощупью возвращается к койке.

На следующее утро после еще одной хорошей еды из сладкой каши и хлеба она ставит стул на стол и взбирается на шаткую конструкцию, чтобы выглянуть в окно. Отсюда Магде виден находящийся внизу прогулочный дворик. Она слышит приглушенные разговоры, но не может различить ни одной четкой фразы. Она замечает одного заключенного, который кажется ей знакомым. Очень знакомым.

– Извините, – зовет она, постучав по окну.

Мужчина останавливается, оглядывается по сторонам.

– Я наверху. У окна.

– Привет тому, кто наверху, – с улыбкой говорит он.

– Вы господин Кляйн из Вранова? – спрашивает она.

Удивившись, он улыбается еще шире:

– Да. А вы кто?

– Магда Меллер. Вы были моим учителем по математике, вы также учили мою сестру Циби. Вы меня помните?

– Магда! Конечно я тебя помню. Но что ты здесь делаешь? Циби тоже здесь?

– Нет. Я одна. И… и я толком не знаю, почему я здесь.

Магда замечает надзирателя, подходящего к господину Кляйну, и пригибается.

– Шевелись! Или хочешь, чтобы я тебе помог? – угрожает надзиратель.

– Береги себя, Магда. Я буду здесь завтра, – бросает господин Кляйн через плечо.

Теперь Магде есть чего ждать. В следующие три дня по утрам ей удается немного поболтать с господином Кляйном. Он смешит ее историями о поведении Циби в классе. Магда понимает, что он хочет приободрить ее, поскольку она рассказала ему о том, что случилось с ее родными.

Он не имеет представления о том, что будет с ними.

На четвертый день Магду без предупреждения и без завтрака выводят из блока. На тюремном дворе, заполненном теперь сотнями других заключенных, Магда ждет своей очереди залезть в один из грузовиков. Того, кто чуть помедлит, подгоняют ударами дубинки или приклада винтовки.

До вокзала недалеко, может быть полчаса езды, и, когда они прибывают на место, Магде вместе с другими приказано садиться в вагоны для перевозки скота.

Внутри душно, жарко и смрадно. У нее нет ни воды, ни еды, и ни у кого нет. Во время переезда Магда то закрывает глаза, молясь о сне, то высматривает господина Кляйна. Но все безуспешно. Переезд занимает целый день, и пленникам приказано выйти из вагонов, когда солнце уже садится.

Не дожидаясь, когда ее вытолкнут, Магда спрыгивает и приземляется не на платформу, а на железнодорожные пути. Все освещается мощными прожекторами. Ее окружают сотни людей, некоторые с чемоданами и сумками, словно приехали навестить семью. Громко лают и рвутся с поводков собаки, жаждущие чего-то. Может быть, нашей крови, думает Магда, ослепленная прожекторами и ослабевшая от жажды.

А потом она замечает изможденные фигуры в униформах в бело-голубую полоску, снующие среди толпы и выхватывающие у пленников их пожитки.

– Schnell! Schnell! – кричат солдаты.

Магда знает это немецкое слово. Быстро!

– Где мы находимся? – поймав взгляд одного тощего мужчины, спрашивает Магда.

– Добро пожаловать в ад, – говорит он, шныряя глазами между заключенными.

– А где этот ад?

– Польша. Вы в Биркенау. – Затем он исчезает.

Глава 21

Освенцим-Биркенау

Октябрь 1944 года

Сентябрь плавно сменяется октябрем, принося с собой перемену в настроении Циби. Она стала резкой и вспыльчивой со всеми, даже с Ливи. У нее ухудшилась концентрация внимания, и, когда на почте ей указывают на ошибки, она дерзит, понимая, что ведет себя рискованно, но ничего не может с собой поделать.

Уходя каждый день с почты, Циби зачастую слышит шум подходящего к лагерю состава, и ноги сами несут ее к воротам. У нее нет особого желания стать свидетелем отбора, но тем не менее она идет туда при любой возможности. Она чувствует, что должна что-то этим узникам – возможно, проявить солидарность или пусть краткое сочувствие. Она также надеется, хотя и с ужасом, что увидит сходящих с поезда родных.

День за днем она видит новых узников, которых выталкивают из вагонов, и многие падают плашмя или навзничь, и их затаптывают идущие следом. Каждый раз ритуал повторяется: прибывает поезд и возникает хаос. Никто не следит за организацией высадки: все рассчитано на то, чтобы узники пребывали в состоянии постоянного страха.

– Я перехожу в Освенцим, – сообщает ей однажды утром Фолькенрат. – Начальником почты. Хочешь тоже перейти?

– Почему бы и нет? – с саркастической улыбкой отвечает Циби. – Вы же знаете, как говорят: перемена деятельности – это то же, что и отдых.

– Отлично. Я устрою это.

В тот вечер Циби говорит Ливи, что внесла их имена в список на возвращение в Освенцим, где они будут работать на почте.

На следующее утро Ливи замечает чрезвычайно нервозное состояние сестры.

– Мы не переходим в Освенцим, – заявляет Циби.

– Почему? – сонным голосом спрашивает Ливи.

– Ночью мне приснилась мама. Она велела мне остаться в Биркенау.

– Циби, это всего лишь сон! Я хочу перейти в Освенцим! Хочу работать на почте. Надоело быть курьером. Знаешь, каково это – каждый день видеть приходящие поезда? Видеть,