Иван почесал затылок и сказал:

— Физика, геометрия, метеорология... Ну, я видел направление водных потоков, прикинул объемы выпадающих осадков — утёс, канавы... Таким образом, примерно представил себе мощность селя. Камень играл роль пробки, мы когда по серпантину спускались, я вершину того утеса рассмотрел — там что-то вроде запруды для дождевой воды. Обломок этот и сам бы упал — со временем. А так — дозированный импульс, давление водяной массы — довольно несложное уравнение. Рассчитал примерную точку воздействия... Правда, если быть честным до конца, я не думал, что смоет половину посёлка...

Я только головой покачал. Геометрия, физика... Что у него в этой царственной головушке вообще творится? Страшный человек мой подопечный!

Говор мюридов и шум каравана послышались из-за поворота. Копыта лошадей и верблюдов месили дорожную грязь, люди выглядели раздосадованными и уставшими — еще бы! Ночка выдалась адова.

Царёв скрылся в придорожных зарослях, я припал к пулемету. Сквозь мушку и целик я видел белые бурнусы жрецов, восседающего на двугорбом верблюде чебели, Стеценку, который снова плелся, привязанный длинной веревкой к луке седла одного из башибузуков... И как он только здесь оказался? Эта мысль не давала мне покоя. И еще одна: скотинку жалко. Верблюды и лошади ведь не шибко виноваты, что у них такие мерзавцы-хозяева!

Младших жрецов Баала — мюридов — было всего семь, трое из них ехали верхом, еще четверо — вели в поводу тяжело груженых верблюдов. Первой очередью я планировал опрокинуть головной дозор — двух всадников, а потом взяться за остальных.

Едва различимая зрением тень метнулась из кустов через дорогу.

— Оу! — крикнул всадник удивленно, обнаружив, что веревка, тянувшая пленника за лошадью, теперь волочилась концом по дороге, а самого уготованного в жертву имперца и след простыл.

— Да-да-да-да-да!!! — пулемет заколотился в припадке ярости, отбивая мне плечо.

Заревели верблюды, рухнул в грязь окровавленный челеби, красные ошметки полетели во все стороны, а пулемет продолжал извергать пламя, поливая свинцовым дождем дорогу... Наконец всё было кончено. Я потер ладонью плечо — будет гематома — с удовольствием потянулся, хрустнув костями. Револьвер скользнул в руку, я оперся о камни и перемахнул через насыпь.

— Дагли... Лютфен бени ольдурмэ... Ольдурмэ, дагли! — причитал один из мюридов.

Я выстрелил даже не думая. Ольдурмэ, как же... Людей в медного быка пихать — не ольдурмэ, а я его, значит, должен ольдурмэ? Понятия не имею, что это значило, но общий посыл был понятен. Барабан револьвера мне пришлось дважды доснаряжать патронами — прекратить мучения верблюдов и коней было делом правильным, даже — необходимым.

Одна из лошадей вдруг всхрапнула и поднялась на ноги. Оказывается, она не была ни убита, ни всерьез ранена — глубокая царапина на крупе не в счет.

— Иди сюда, моя хорошая! — я перехватил повод и отвел ее в сторону.

Травму нужно было обработать — и тогда у Стеценки будет возможность ехать верхом... Этим я немедленно и занялся.

— Твою-то ма-а-а-ать! — услышал я знакомый голос. — Пору-у-учик, а я-то думал, какая-такая етитьская сила меня из этой передряги вытянула? А вот он, стоит, с лошадкой тетешкается посреди горы трупов! Как это на тебя похоже, командир! Всё такой же инфантильный рыцарь печального образа?

— Стеценко! А ну — равнение на-а-а-а середину! — рявкнул я.

— На середину чего? — удивился Стеценко.

Он бодрился, но по всему выходило — пришлось моему вечному заму в последние дни несладко.

— Иди сюда, ирод, я тебя обниму...

— Не надо меня обнимать, поручик, у меня ребра страсть как болят!

— И воняет от тебя премэ-э-э-эрзко! — не остался в долгу я.

Царёв уже выводил наших жеребцов.

— Этот твой ассистент... — Стеценко болезненно поморщился, избитое лицо его сложилось в странную гримасу. — Демон, истинный демон. Ловко он веревочку перерезал и меня утащил. Не из Феликсова ведомства?

Я сделал неопределенный жест рукой.

— А монеты из пояса у псины этой ты забрал? — спохватился Стеценко и, мигом преобразившись, ринулся к истекающему кровью челеби и принялся снимать с него бурнус и пояс, который характерным образом позвякивал. — И вообще! Добра-то тут сколько! Добра-то!

* * *

Если бы Царёв не поймал еще одну лошадь — нам пришлось бы бросить спасённого Стеценку на груде злата — чахнуть. Потому что жеребцы тащить всю гору добычи отказывались наотрез, имея в виду наш арсенал — пусть и изрядно полегчавший после того, как мы оставили Бекбулату пару карабинов с боезапасом, и я расстрелял целый короб во время засады. А Стеценко отказывался бросать свои трофеи.

— Я что — зря столько времени страдал? Я что, на деньги этой псины не гульну?

Так что спасенную мной кобылку мы определили как вьючную лошадь, а серую конячку, пойманную Царёвым, отдали Стеценке — под седло. Это позволило нам под аккомпанемент ругани и проклятий спасенного соратника довольно живо убраться с места засады, свернув на горные тропы, по которым можно было обогнуть Абал.

Лошади неспешно трусили по каменистой дорожке, над головами нашими смыкались кроны деревьев — мы хотели сделать большой крюк, верст в сорок, чтобы обогнуть населенные места и избежать встреч с местными, которые явно будут пребывать в не самом лучшем расположении духа в связи со смертью старшего жреца и его мюридов.

С другой стороны — например, Бекбулат и его единомышленники совершенно точно не расстроятся.

— Я нанялся к одному богатому сипангцу — Престо его зовут... Или звали, черт его знает, как теперь правильно говорить. Какая-то шишка в синематографии, — рассказывал Стеценко по пути. — Он искал человека по фамилии Цорн. Вроде как доктор — кринолог, что-то такое... Что-то про внутренние органы, железы — он рассказывал, я ни черта не понял.

— Эндокринолог, — сказал я. — Железы и гормоны.

— Верно! Гормоны! Престо сам из себя был мужчина красивый, высокий, широкий в плечах — самое то для синематографического актера. А травил байки, мол, раньше выглядел как карлик, снимался в комедиях, самому Чарльзу Спенсеру конкуренцию составлял. Так вот, этот Цорн его вылечил — давал ему какие-то порошки, и Престо рос над собой и хорошел день ото дня. А потом оказалось, что он и нахрен никому не нужен такой красивый... Красавчиков в мире полно, их хоть пруд пруди, а карликов талантливых — не так, чтобы много. И этот чудак приехал в Эвксину,