В тихом незаметном месте у сложенных бревен мы долго сидели с моим новым приятелем, и он очень много рассказал мне об этом лагере. Потом пришла моя очередь раскрыть ему душу, я рассказал о нелегкой судьбе моей семьи, о том, что мне пришлось перенести самому за все эти годы в лагерях Сибири и Туркестана, о своем безграничном одиночестве. И о своей безграничной радости вдруг оказаться в таком месте, среди культурных и образованных людей.

– О да! – согласился мой друг. – Здесь вы встретите кого угодно, даже генералов. А если вам вдруг понадобится плечо, на котором можно выплакаться, милости прошу ко мне. Я католический священник в этом лагере.

Ага, значит, в этом волшебном саду Клингзора и такое возможно. Все услышанное мною очень походило на сказку. Раньше мне приходилось слышать одни лишь обличения решительно всех религий, оскорбления в адрес решительно всех немцев, ядовитые высказывания в адрес решительно всех японцев, которые по утрам обращали свои взоры в сторону императорского дворца в Токио и молились.

– И каждое воскресенье в бане лагеря провожу святую мессу, – продолжал информировать меня мой новый товарищ. – Мой протестантский коллега организует евангелическую службу. Конечно, мы понимаем, что этот лагерь – потемкинская деревня русских для зарубежных представителей. Но для нас это только к лучшему.

– Как вы думаете, отправят нас из этого лагеря домой? – спросил я священнослужителя. – Меня весь этот комфорт и смущает, и вселяет надежду, и страшит.

Священник положил ладонь мне на руку.

– Ничего не бойтесь! Мы все под Богом ходим. Он мудро направляет нас, хоть мы не всегда понимаем, что это так. Воробей на крышу не сядет без его ведома. Эти люди, я имею в виду здешних, считают себя владыками мира и, если они нас угнетают, считают, что действуют в рамках неограниченных полномочий. Но они всего лишь марионетки в руках Всевышнего, волю которого исполняют. И они должны повиноваться не своему вождю, а Всевышнему, ибо он властитель их судеб. Некоторые поедут на родину. Но многих оставят здесь. Если и вас оставят, то, значит, такова ваша доля. И если вы с этим смиритесь, это наделит вас силой, которая позволит вам вынести и преодолеть муки. Нетрудно довериться руке Всевышнего. Она свершит с вами чудеса. И будет и впредь защищать вас и рано или поздно приведет к победе.

В лагере прозвучал гонг. Подошло время отбоя. Мы поднялись и медленно побрели к нашему бараку. Какое все-таки наслаждение спать на кровати, в настоящей постели с простынями.

Несмотря на то что день у меня выдался отнюдь не из легких, я не мог сразу уснуть. Волшебный сад Клингзора продолжал изумлять меня. В полусне мне грезились замки и залы, какие-то мрачные фигуры, вертевшиеся вокруг. Потом я сидел в темной камере и слышал голос пастора: «Ничего не бойтесь! Такова ваша доля!» Но в конце концов сон все же одолел меня.

На следующий день я продолжал наслаждаться новыми и совершенно непривычными для меня условиями. Я часами созерцал цветочные клумбы. Потом мне показали библиотеку, и я поразился и восхитился обилию классической литературы и вообще хороших книг, сразу решив прочесть их все до одной, если судьбе будет угодно задержать меня здесь надолго.

Но уже вечером мое счастье было омрачено. После ужина ко мне подошел посыльный и передал, чтобы я явился к фрау Кратцер. Машина МВД работала как полагалось. Мне было дано всего сутки перевести дух.

Было еще светло, когда я вошел в небольшое здание, где работала фрау Кратцер. У меня возникло чувство, что я вхожу в обиталище ведьмы из детской книги о Хензеле и Гретель. Все здесь выглядело мило, уютно и все же угрожающе. А может, мне просто так казалось. Мои нервы после событий последних дней были на пределе. Я чувствовал, как колотится сердце, когда мне вдруг вспомнилось слово «допрос». – Она допрашивает очень дружелюбно, – заверил меня один из товарищей.

В таком случае осторожность прежде всего.

Посыльный указал мне дверь.

– Она там, – вполголоса сообщил он мне и тут же испарился.

Стоя перед этой дверью, я размышлял, постучать или, может, последовать примеру посыльного. Но тут дверь открылась, и из нее с милой улыбкой вышла фрау Кратцер.

– Ну, что же вы не заходите? – мелодичным голоском пропела она, жестом приглашая меня в кабинет. – Я вас жду, мне не терпится побеседовать с вами. Присядьте, пожалуйста, герр доктор! – Слово «доктор» она произнесла с нажимом и даже слегка поклонилась.

Я сел на стул и стал молча ждать. Женщина уселась напротив, и я получил возможность ближе рассмотреть эту миниатюрную морскую сирену. Ее миниатюрность бросилась мне в глаза, когда я входил в кабинет. Теперь я убедился, что она вдобавок еще и настоящая уродина. Жесткие черные волосы, темная роговая оправа очков, обилие морщин. Ее щуплая, плюгавая и лишенная формы фигура, втиснутая в мундир офицера МВД с погонами капитана, – все это производило дурное впечатление, тем более что форма ей совершенно не шла. Сапоги были явно на номер больше и очень напоминали гармошку. Ее немецкая фамилия, скорее всего ненастоящая, находилась в странном противоречии с евразийской внешностью. И все же от этой дамы исходил неведомый мне доселе шарм, весьма своеобразный, следует уточнить, труднообъяснимый, но достаточно ощутимый. Речи ее была присуща убежденность, а во взгляде сквозило стремление повелевать. Даже дружелюбная фраза, изрекаемая этой женщиной, будто обретала силу приказа.

– Вижу, что вы чем-то взволнованы, – начала фрау Кратцер. – Надеюсь, не потому, что я вызвала вас. Будь так, мне было бы очень неприятно. Потому что у меня нет ни официального приказа, ни личного намерения подвергать вас допросу. Это частная беседа, просто хотелось посмотреть на вас и поговорить. Я интересуюсь философией, и не только, как вы могли бы подумать, марксистско-ленинской. Мне знаком и Платон, и Аристотель. Вот Фома Аквинский мне практически неизвестен. Лейбница я втайне очень уважаю. Очень уважаю. Вы и сами, как я понимаю, отнюдь не профан в философии. Нет, нет, не скромничайте, я знаю. Многие ваши товарищи рассказывали мне о вас. Вы уж простите мое чисто женское любопытство и мою вполне искреннюю любознательность, но вы попали сюда благодаря мне. Я не сомневаюсь, что мы с вами будем обсуждать множество проблем, причем с взаимной пользой.

Фрау Кратцер поднялась и достала из книжного шкафа бутылку крымского вина и два бокала.

– Вы – мой гость, – с улыбкой произнесла она. – Вино тоже неотъемлемая часть философии.

Я попытался обороняться:

– Думаю, у вас сложилось не совсем верное представление обо мне. Я – не философ.

– Ну-ну, дорогой мой! Это нам доподлинно известно. Доктор Хассенбах рассказывал.

– Что же вам рассказывал доктор Хассенбах? – не вытерпел я. – Кстати, где он сейчас? Вы его здесь мучили?

– О, успокойтесь, мой дорогой друг! – мягко призвала меня фрау Кратцер. – Не было ничего подобного, так что вам не о чем беспокоиться. Но, как вам известно, среди моих коллег попадаются самые настоящие мужланы. Тем, кто попадает к ним, обычно не до веселья. Могу себе представить, что мужественная – да, да, вы не ослышались, – весьма мужественная позиция доктора Хассенбаха не могла не привлечь внимание таких мужланов. В жизни, знаете, мужество обходится иногда очень дорого.