– Ты была не слишком против.

– Я уговорила начать не с Подземного мира моей сестры, – Геката глянула на Амона. – Думаешь, почему Анубис так мучился от яда? Этого хотела Тиамат. Потому что он твой друг, солнечный бог. Она хотела причинить боль и тебе.

Амон побледнел и отшатнулся, он по-прежнему цеплялся за диван как за единственную опору.

– Я должна была использовать Ключ и открыть границу мёртвых, – продолжила Геката. – Но тут-то и решила воспользоваться шансом… закрыть границу. Сказать, что не вышло. Прийти к вам. Но Дуат и Анубис оказались связаны куда крепче. Я и вправду не смогла ничего сделать. Дуат защищает своего принца. А он не даёт никому тронуть Дуат.

Гадес не мог поверить во всю эту историю. И задавался вопросом: неужели это и правда всё время была Тиамат? Со своими безумными планами. Наблюдающая за ними, как за лабораторными крысами.

И Геката такая же крыса, а вовсе не учёный.

– Я пришла к вам с миром, – сказала она. – Мы закроем другие царства мёртвых. Восстановим баланс и остановим Тиамат.

Гадес хотел сказать, что надо ещё о многом подумать и начать с того, верят ли они Гекате. Она может говорить что угодно, но даже если за всем стоит Тиамат, это не значит, что теперь Геката против неё. Какое у неё могло быть место в новом мире? Она могла прийти к ним сегодня из-за того, что не вышло с Ключом и Дуатом. Из-за того, что она боится Тиамат.

Как оказалось, не ему одному пришла в голову подобная мысль. Нефтида ровно сказала:

– Ты явилась, потому что наши ритуалы почти сдёрнули твои тени. Ты бы не смогла больше скрываться.

Сет добавил, и в его голосе перекатывались барханы и рычали безжалостные ветры:

– Верни Анубиса.

– Я не могу.

– Верни. Анубиса. А потом поговорим о том, что ты можешь в чём-то не врать.

– Я не могу, – повторила Геката. – Яд разделяет божественную сущность и тело. Это необратимо.

Ливень за окнами хлынул с удвоенной силой, так что городские огни окончательно превратились в неясные пятна света. Молний не было, но вдали отчётливо грохотало.

В комнате, наоборот, стало слишком сухо. Так, что стягивало кожу от жара. Гадес не успел даже моргнуть, а Сет гибким, стремительным хищником оказался рядом с Гекатой. Он одной рукой схватил её за горло.

В его глазах отражались буря и хаос.

Он сам был бурей и хаосом.

– Я оторву тебе голову, – глухо прорычал Сет, а песчинки скрутились обручем вокруг горла Гекаты. – Верни его.

В глазах Гекаты плескалось отчаяние, похоже, по поводу того, что не может помочь, она не врала.

Гадес достаточно хорошо и давно знал Сета, чтобы услышать в его голосе вовсе не угрозу – обещание. И не было ночного ветра, успокаивающего пустыню, Нефтида смотрела молча.

Гадес глянул на Амона. Тот мог не видеть, что происходит, но уж точно слышал и ощущал. Он – глава пантеона. Он может приказать Сету, и тот послушает его, если не из-за магии приказа, то хотя бы из уважения.

Амон молчал.

– Сет, не надо, – Гадес осторожно двинулся к нему. – Мы ещё не узнали всего.

Всю эту историю о Тиамат стоит услышать подробнее. И где Ключ?

– Сет, не горячись.

Сет его не слушал.

Амон молчал.

И под оглушительный шум дождя и далёкий гром песчинки стиснули шею Гекаты. Её вопль зашёлся захлёбывающимся криком, когда они полоснули, отделяя шею от тела.

Сила Сета убивала не только тело Гекаты, но и её божественную сущность, её как богиню.

15

Анубис часто нёс с собой запах ладана.

Протяжный, древесно-амбровый, который чем-то неуловимо напоминал Сету о Нефтиде – хотя та любила восточные благовония, яркие палочки из угля, пропитанные маслами.

Ладан удивлял. Хотя Сет помнил, что именно египетские жрецы на церемониях одними из первых стали использовать смолы и парфюмы. Натирали живые и мёртвые тела. Возжигали кусочки, пока бальзамировали и совершали ритуалы.

Амон как-то заметил:

– Это аромат таинства. Смерть должна пахнуть ладаном.

Сам Амон напоминал Сету разогретую на солнце мирру, так что оставалось ворчать, что эти двое точно сговорились.

Но мирра потускнела, превратившись в блёклую речную гальку, а ладана не ощущалось давно. Или хотя бы въедливого запаха краски, когда Анубис возвращался после граффити.

Сет думал об этом, сидя на кухне своей квартиры. Напротив устроился Гадес и потягивал очередной ягодный чай. Вздохнул:

– Ты, конечно, много дурил, но это слишком даже для тебя.

Сет ненавидел, когда Гадес начинал походить на своего брата, на чопорного Зевса, которому стоило пойти в политику с его любовью к обтекаемым формулировкам.

Ещё Сет ненавидел, когда Гадес прав.

– Знаю, – буркнул Сет.

У богов нет души, как у людей, они не попадают в загробные царства. Если уничтожить тело – они возрождаются. Если убить божественную сущность – бог исчезает. Навсегда.

И когда буря Сета уничтожила божественную сущность Гекаты, её тело упало к его ногам, а из разодранного горла хлынула кровь. Сет сделал шаг назад, чтобы не запачкать ботинки, хотя поздновато спохватился. Он утихомиривал бурю, убирал песок и жар. И он первым сказал, смотря на труп:

– Дерьмо.

Вместо ладана – отчётливый металлический запах крови.

Он сразу понял, что сделал большую глупость, может, самую большую в жизни. Но думать об этом, сомневаться и винить себя было не в правилах Сета. Он предпочитал брать ответственность, признавать ошибки и решать проблемы, которые могли стать следствием.

Гадес быстро взял дело в свои руки.

Он позвонил Зевсу, который наверняка ощутил окончательную смерть одного из своего пантеона и дочери. Хотя Сет сомневался, что при имеющемся обилии детей Зевс сразу понял, кто же ушёл.

Гадес сообщил ему, что произошло. А заодно быстренько организовал Персефону увести Амона, Нефтиду – Сета, а Гора отправил в Дуат.

С тех пор Сет принял душ, смыв с себя чужую кровь, и исшагал вдоль и поперёк кухню. Он слышал, как приходил то ли сам Зевс, то ли кто-то из тех, кого он послал, но Гадес жёстко сказал Сету пока не высовываться. И едко добавил «подумать о своём поведении».

Сет понятия не имел, что они будут делать с телом Гекаты – всего лишь пустая оболочка, ещё и изрядно попорченная. Но спрашивать не хотел, ему было не так безразлично, как он хотел бы показать.

Гадес помолчал. Отпил ещё немного чая:

– Ну и как, стало легче?

– Нет, – честно признался