Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты же спокойнее? Шуметь и баловать не станешь. Так?
Влада, подавляя страх и бившую её дрожь, кивнула. Тогда тать одним рывком сорвал с лица повязку, схватил за волосы всей пятернёй, рванул к себе. Тут же прижался к её шее влажными и одновременно твёрдыми губами. Целовал грубо, царапала кожу щетина, тать вдыхал тяжело с сопением, шаря руками по всему телу Влады. На одном выдохе вырвались слова заклятия, казалось, из самого сердца:
— Будет сила моя в отцах, сынах, дочерях и матерях. Ясна-зорюшка, силой награди — татей ей рази. Заклинаю, пронзи лучом того, кто с мечом, — с хрипом прошептала она, подавляя кашель, что царапал горло.
Мгновение — и веренег замер, перестал дышать. Оторвавшись от Влады, душегуб посмотрел на свою добычу непонимающими глазами. Так и не успев ничего уразуметь, схватился за сердце, стал заваливаться набок. Чёрные глаза потухли и закатились. Тать медленно рухнул на камни, быстро синея. Больше не мешкая, Влада извернулась, выхватила связанными руками нож из-за пояса веренега, зажав лезвие между пятками перерезала верёвки.
— Эй, Ягтан, ты чего там? — подскочил Унур, узрев неладное. — Ты чего? — подбежав, он опрокинул Ягтана на спину.
К этому времени душегуб уже был весь сливового цвета.
Унур округлил глаза и, схватившись за меч, яростно дёрнул из ножен.
— Ах, ты ведь…
Он не договорил. Влада, крепко сжимая рукоять ножа за спиной, мгновенно выбросила вперёд руку, ударив лезвием душегуба под рёбра.
— Ведьма… — всхрапнул он.
Сомкнулись узкие глаза — Унур лёг рядом со своим собратом.
— Это тебе за Купаву, — произнесла она холодно.
Влада подняла голову, выронив нож, побежала к реке, высматривая в тёмных, неспокойных водах подругу, но как ни ждала, не показалась медная коса Купавы, да белое тело. Поток ветра разметал чёрные волосы Влады, обдул разгорячённые от слёз глаза, забил дыхание. Влада вздрогнула, бессильно рухнула на колени, пригнулась к земле, закрыв лицо трясущимися руками. Встряхнула головой, сжала зубы до скрипа — лишь бы не разрыдаться. Но куда там — слёзы душили несметно.
— Как же так, боги? За что погубили?
Через боль потери в туман её мыслей пришёл образ Мирослава.
Пеплом пала заря — день приходит новый,
И не дарит покой ночь, что в сердце живёт...
Век мой долгий, злой — полон тяжкой печалью,
Средь людей я живу, но всё ж одинок...
Здесь в горькие дни мне не ведать покоя,
К милой стороне просится сердце моё!
В травы-полынь зарницей лесною
Рвётся сердце прочь — манит, зовёт!
Alkonost
Солнце поднималось медленно, всё больше озаряя небо и прибрежные деревья. Стволы сосен становились насыщенного бурого цвета. Лес высился во все стороны от берегов, и не было ему края. Дремучие места. Влада не знала, где она теперь...
Сумерки таяли, стихал и ветер. Но голос реки наоборот нарастал, лютуя — нынче воды приняли жертву. Вот только за что Купава поплатилась?
Влада всё сидела на земле, устремив взгляд вдаль, на шумящие макушки деревьев. Голова совершенно пуста, а сама она разбита. Купава всё время ругала Владу за то, что та тайком в лес бегала, а сама же попалась к татям… Слёзы снова начали душить её, и Влада, сдерживала их, как могла.
Содрогнулась, когда вспомнила хана Бату. Вскинула руку к груди, но пальцы сжали пустоту. Влада опомнилась быстро — обереги сорвал вождь, а с ними и кольцо Мирослава. Дурной знак — расстаться с символом, связывающим её с мужем. Вождь заявил, что теперь Влада принадлежит ему...
Следовало бы ей поторопиться и убраться с этих мест. Влада огляделась. Всю ночь были в пути, а значит, далеко ушли от Акселя. Где-то рядом лагерь и опасность.
Куда теперь идти? Что делать? Возвращаться в острог — всё равно, что обречь себя на смерть. Коли акселевские — предали, то уже не отпустят просто так. Получается, Всебор в заговоре с веренегами. Выходит, что её с Мирославом выкрали. Догадаются ли Дарён с Любомилой и Митрицей, что старейшина предал их? Ратник видел, как Влада с Мирославом ушла в лес — тут и глупый догадается, зачем… А не вернулись только потому, что уединиться захотели. Теперь княжеская дружина будет ждать до обеда, а потом уже поймёт неладное, но до того времени с Мирославом может случиться что угодно… Влада занемела. Припомнила, как Митрица наказывала выспаться ей. И знать верно только к обеду начнут искать. И если бы Добран был жив, то он поднял бы тревогу ещё ночью. Но он, наверное, лежит сейчас где-нибудь в дебрях с копьём в груди. Поди тоже боярин Верша не спохватится сразу сына своего.
Влада только на себя сокрушалась, что не прогнала акселевскую девку и не осталась с Мирославом.
«А теперь что? Если его не погубят тати, то это сделает проклятие. Ведьма уже подобралась к самому его сердцу».
Вспомнив, как Ясыня безжалостно тянет силу из Мирослава, Влада почувствовала, как внутри защемило. Жестокая и страшная мука для смертного. И пусть, по словам Грефины, за блуд он получил наказание, но не настолько же страшное. И всё-таки что-то неладное чуяла Влада во всём этом.
«Нужно торопиться, — одёрнула она себя. — Найти Мирослава и подлинную причину его проклятия. Купава не за то погибла, чтобы сидеть и горевать».
Стиснув кулаки, Влада поднялась с холодной земли. Пошла от берегу туда, где веренеги разбили костёр. Угли уже давно остыли, ветерок поднимал смолянистый запах прогорелой древесины. Рядом рёбра окуня, нож, тюки с тряпьём и кое-какая посуда. Брать из этого что-то Влада побрезговала.
Две лошадки, привязанные к сухой коряге, понурив головы, рыли копытами щебень. Влада прошла к ним, отвязала повод одной.
— Ступай. Гуляй теперь, — погладила её по мохнатому загривку, хлопнула.
Лошадь возмущённо всхрапнула и нехотя пошла по берегу, заскрежетали под копытами камни. Влада оставила себе чёрно-бурую. Тёмного окраса кобыла неприметней будет.
Неподвижно лежали двое татей у громадных лысых валунов. Приблизившись, старалась не смотреть на мертвецов, княжна подобрала только нож, коим она убила душегуба. Отстегнув пояс с Ягтана, подвязала им себя, сунув окровавленное оружие в ножны — руда врага ещё сгодится.
Вернувшись к костру, Влада отвязала оставленную себе лошадь, забралась в седло и, окинув в последний раз реку тяжёлым взглядом, пустила бурую по берегу. Недаром Унур и Ягтан остановились тут, знать лагерь был где-то у реки, там и должны держать Мирослава. В любом случае, Бату рано или поздно спохватится своей пленницы.
Влада всё смотрела на солнце. Сколь бы она не вспоминала, а не припоминала на своём веку, чтобы то поднималась так медленно. Вскоре пришла чувствительность и страх за собственную жизнь. Влада прислушивалась к малейшим шорохам и вглядывалась в еловую чащу, ожидая увидеть затаившегося врага, и каждый раз сердце её замирало. Когда средь валунов примечала зверька, тогда успокаивалась, трогая пятками кобылу, вынуждая ускорить шаг.