– До утра ждать будем, пока она приедет. Я же за городомживу. Сами поедем в больницу на «мерседесе» Аскольда. Он большой, Матвея назаднее сиденье положим. Я буду с ним, а ты садись за руль.

– Мы же вроде выпили.

– Ерунда. Мы человека с простреленной грудью везем. Еслисотрудники ГАИ согласятся нам помочь, мы им будем только признательны.

Я сидела на полу рядом с задним сиденьем, на котором лежалМатвей, и смахивала слезы.

– Как ты?

– Живой, – пробормотал Матвей.

У меня задрожали губы.

– Все будет хорошо, вот увидишь. Помнишь, как ты в детстве спожарной лестницы упал? Ведь у тебя такие серьезные переломы были. Врачи вообщеговорили, что ты не будешь ходить, но ведь ты пошел. И никаких последствий. Тыж в рубашке родился! Значит, и сейчас все будет хорошо.

– Откуда ты знаешь про пожарную лестницу?

– Ты же мне сам рассказывал. У тебя дома фотографии детскиеесть, где ты в гипсе.

Облизнув сухие губы, Матвей тяжело задышал и спросил:

– Откуда ты все знаешь?

– Я помню все, что ты мне рассказывал. Каждую деталь, каждыйштрих. Я же всегда ловила каждое твое слово.

Я держала Матвея за руку и чувствовала, как страх пронзаетвсе мое существо. Я боялась его потерять. Еще раз… Я знала, что он больше немой, но я очень хотела, чтобы он остался в живых.

Лена гнала на полной скорости, но потом пришлось еесбросить. Пошел сильный дождь.

– Лена, гони быстрее.

– Видимости нет.

– Пожалуйста!

– Я стараюсь.

– Дождь. Помнишь, как мы познакомились? – наклонилась як Матвею и поцеловала его руку. – Мы познакомились в дождь. Ты меня ещевсегда звал девушкой-непогодой. Это оттого, что у меня никогда не было с собой зонта.Помнишь, как ты посадил меня в дождь к себе в машину? А сколько летних гроз мыс тобой встретили? А как радовались радуге? Помнишь, как мы целовались в аркемоего дома, когда на улице шел ливень? Ты мне тогда еще говорил, что видетьрадугу – это счастливая примета.

Я смахивала слезы, целовала руку Матвея и чувствовала насебе его взгляд.

– А помнишь, как на твой день рождения я сделала тебефаршированного гуся? Ты еще его так много съел, что у тебя потом болел живот имне пришлось отпаивать тебя таблетками? Какое же было счастье засыпать ипросыпаться рядом с тобой. Я навсегда запомню, как мы встречали с тобойрассвет. Я мечтала родить тебе детей, а затем нянчить внуков. – Явсхлипнула и продолжила: – Матвей, я ничего не могу забыть и никогда не забуду.Несмотря ни на что, время, проведенное с тобой, было счастливым. Я, как могла,старалась согреть тебя своим теплом. Прости меня за то, что я тогда была такойпредсказуемой и неинтересной. Я постоянно теряла голову, отменяла все планы исоглашалась во всем с тобой. Я всегда искала твоего одобрения. Ну как с такойможно жить? Теперь я хорошо знаю, что не стоит забывать и о себе. Я быласлишком мягкотелой. Ну за что меня можно было любить? Разве можно любитьженщину, которая превратилась в циркового пуделя и прыгает через кольцо попервому зову мужчины? Я ненавижу себя за свое самопожертвование, ведь именноиз-за него наши отношения были обречены. Как ты мог меня ценить, если я сама неценила себя? Наши с тобой отношения меня многому научили. Я поняла, что нельзятак бездарно распоряжаться собственной жизнью. Любой мужчина прежде всего хочетувидеть в женщине ЛИЧНОСТЬ. Любовь – прекрасное чувство, но оно должносозидать. Если оно разрушает, значит, любовь переходит в зависимость, а с нейможно и нужно бороться. Любовная зависимость заставляет забывать о себе иполностью пренебрегать своей жизнью. Я нашла в себе силы вытеснить давниепереживания. Я смогла понять и достойно принять ту мысль, что ТЫ МНЕ НИЧЕМ НЕОБЯЗАН. Это твое право и твой выбор. Пусть даже и не в мою пользу… Любовь – нецепи. Никто не должен сковывать другого. Если один уходит туда, где ему будетлучше, то надо найти в себе силы понять, простить и отпустить. Теперь я сталасовершенно другим человеком. Человеком, который отчетливо понимает, ЧТО ЕГОЖИЗНЬ НЕ МЕНЕЕ ЦЕННА, ЧЕМ ЖИЗНЬ ТОГО, КОГО ОН ЛЮБИТ. В жизни столькоувлекательного и интересного… А я столько лет мыслями и чувствами прикована кмужчине, которому совсем не нужна. Я перевела дыхание. – Я смогла осознатьи признать тот факт, что моя безумная и несчастная любовь, доставляющая мнестолько страданий, на самом деле не любовь, а любовная зависимость. Когда ясмогла свыкнуться с этой мыслью, мне стало значительно легче. Это не имеетничего общего с тем высоким чувством, которое и зовется настоящей любовью. Япопала в ловушку любовной зависимости по той причине, что я просто недостаточнолюблю саму себя.

– Аня, ты же умерла… Твоя душа вселилась в другого человека?

– Я осталась жива… Ты не переживай. Мне ничего от тебя ненадо. Мне нужно только одно: чтобы ты жил. Ты выживешь, будешь жить с Люськой,воспитывать сына. Я никогда вам не помешаю. Я вас не побеспокою. Я теперьсильная, пойду своей дорогой.

– Аня, неужели это ты… Я тебе не помог в том проклятомсамолете… Этот ремень…

– Тише. Тебе нельзя волноваться. Ты просто испугался. Тыхотел жить…

– Аня, я струсил.

– Все в прошлом. Все осталось в прошлом.

– Аня, прости. Мир без тебя стал каким-то неуютным ибеспокойным.

Я по-прежнему держала за руку Матвея, слушала, как онстонет, и чувствовала, как он слабеет прямо на глазах.

– Если можешь, прости, – глухо произнес он и закрылглаза.

Я попыталась найти у Матвея пульс и поняла, что его уже нет…

– Он умер, – всхлипнув, сказала я Елене.

– Умер?

– Все.

– Кто он тебе? Я слышала все, что ты ему говорила.

– Муж.

– А Аскольд тогда кто?

– А Аскольд вообще не пойми кто. Если судить по второй моейжизни, то вроде тоже муж.

– Так у тебя что, два мужа?

– Лен, долго рассказывать.

– Ну ты даешь. Тут вообще ни одного, а у тебя двое.

– И оба мертвые, – добавила я. – Ни одного живого.

Я назвала Лене домашний адрес Матвея и попросила ее свернутьв его район.

– Больница нам больше не нужна. Давай повезем его к дому.Там у него жена и ребенок.

– Я уже запуталась, кто чей муж… Если он один из твоихмужей, то откуда у него еще жена и ребенок?

– А оно тебе надо?

Лена пожала плечами и поехала к дому Матвея. Я села насиденье, положила его голову себе на колени и поцеловала в холодные губы…