— Поговорили? Теперь отвечаем на вопросики, и спать.

— Можно, я здесь заполню, а не в палате?

— Хорошо, только ничего не трогайте. Думаю, полчаса вам хватит, — доктор положил на кушетку книжицу толщиной со школьную тетрадь.

— «Калифорнийский личностный опросник», — прочитал Арсений название. — И что мне с ним делать?

— Все просто, уважаемый, — ласково ответил доктор. — Здесь читаете вопросы, а здесь ставите крестик — да или нет. Вот вам ручка. Через тридцать минут я вас выпущу.

Романов раскрыл книжицу, и наугад ткнул пальцем. Вопросы были хотя и простыми, но все же крайне странными.

— Какие же это вопросы?

— Что вы имеете в виду? — доктор остановился на пороге и внимательно посмотрел не Романова.

— Ну, в вопросах есть хотя бы вопросительные знаки. А здесь — все в утвердительной форме, — Арсений стал зачитывать вслух. — «Не терпит чтобы им командовали — да/нет», «Обладает чувством достоинства — да/нет», «Часто разочаровывается», или вот еще — «Неумолимый, но беспристрастный». — Это не вопросы, это ответы.

Алюминиевая ручка звякнула с той стороны.

— Я по королевским узлам на твоем крыльце сразу понял — свой, — радостно рассказывал Саблин. — Ты давно здесь?

— Да как оттуда, так сразу сюда.

— И как там?

— Как здесь, только места меньше.

Со стороны диалог двух пожилых мужчин многим показался бы малосодержательным, но собеседники, по-видимому, восхитительно друг друга понимали. Как могли бы написать в дипломатическом протоколе, торжественный прием старого товарища проходил в тихой, неприметной атмосфере.

Обстановка в домике Иваныча была скромной: в одном углу разместился заставленный всякой всячиной верстак, в другом — висел гамак из крупной манильской пеньки, на стене поблескивал морской хронометр, на полулежали бамбуковые циновки. Все это делало интерьер очень похожим на каюту небольшой яхты.

— Ты все такой же фраер, как я погляжу. Очки дорогие носишь, — Иваныч зажег примус и поставил на огонь прозрачный чайник толстого стекла.

— Мне самому мало что нужно, — сказал Саблин. — Это по работе. Сам знаешь, разные люди попадаются.

— Сам не знаю. Так не нужны тебе эти очки? А почему они по-прежнему на тебе надеты?

— Будет тебе поучать, Иван Иванович. Мы не на «Гаммарусе», — Саблин снял очки и перевел разговор на другую тему.

— Я и здесь, между прочим, по делу. Да, видно, опоздал. Этот дом вот-вот расселять будут. Не волнуйся, на крышу они не полезут.

— У меня в этом доме знакомый живет. Нормальный такой пацан, с понятием. Надо предупредить. Слушай, а ведь до первого августа осталась всего неделя!

— Вот вместе в Ленинград и поедем, — сказал Саблин. — Эх, отметить бы встречу, да лень бегать. Или спустимся по-быстрому?

— Вверх — это значит вниз, — ответил Иваныч и прислушался.

Тот, кто неподалеку гремел шагами, не имел ни малейшего представления об искусстве хождения по крышам, в котором есть два основных правила: во-первых, стопу надо ставить на всю плоскость подошвы, а во-вторых, перемещаться следует по стыкам жестяных листов. Грохот приближался, и обеспокоенный Саблин вышел на крыльцо.

— Погасим бортовые огни?

— Спокойно, — сказал Иваныч. — Кажется, я знаю, кто это может быть.

Из-за жестяного гребня показалась лысая голова, а затем и весь Журавлев.

— Иван Иванович! — обрадовался он. — Как я рад вас видеть! Брожу как февральский медведь. Внизу общий траур — вещи собирают. А у меня вещей нет, — язык Журавлева слегка заплетался. — Зато есть «Леприконс» двенадцатилетней выдержки, сегодня в редакции подарили. Денег не дали, что характерно, а виски не пожалели. Вот, — писатель поставил бутылку на крыльцо. — Литр! Ну, почти литр. Добрый вечер, — заметил он Саблина.

— Позвольте вас познакомить, — сказал Иваныч. — Журавлев, писатель. Саблин, впередсмотрящий.

— Очень приятно, — трезвым голосом произнес Журавлев. — Ну, так что насчет «Леприконса»? Составите компанию?

— С удовольствием, — ответил Саблин. — Вы весьма своевременно появились. Как будто знали.

— Может, и знал, — кивнул писатель. — У меня на чердаке было такое чувство, что я не случайно сюда иду.

— Наш человек! — сказал Иваныч и снял чайник с огня.

Несмотря на изображенную на гербе московского района «Сокол» хищную птицу, поселок получил название вовсе не в ее честь. Московские соколы гнездятся не там, а в окрестностях Университета, на Лосином острове и на улице Радио. Однажды на Гороховом поле Романову свалился под ноги желторотый птенец пустельги. Вспоминая тот случай, Арсений обычно повторял слова профессора-орнитолога, у которого тогда спрашивал совета — как выхаживать малыша. «Судя по тому, что он вывалился из гнезда, ему ничем не помочь, — ответил профессор. — Если птица не хочет жить, она жить не будет». Птенец, и в самом деле, отвергал смешанные с шерстью кусочки сырого мяса, пытался выпрыгнуть из корзинки и, в конце концов, затих навсегда. А московский район назван в честь генерала по фамилии Сокол, разводившего породистых свиней.

Открыть окно, отогнуть решетку и слезть по водосточной трубе с третьего этажа порой бывает проще, чем заполнить опросник из пятисот с липшим пунктов. Свернув со Стеклянной площади в Деревянный переулок, Арсений нашел Оловянную улицу и стал отсчитывать номера домов. Найдя одиннадцатый — добротное семиэтажное строение эпохи развитого тоталитаризма — он вспомнил о просьбе принести попить, выбрал из карманов последние монетки и купил бутылку минеральной воды «Дао». Двухлитровая емкость была выполнена в форме тыквы-горлянки, которую каждый уважавший себя древний мастер носил на кончике посоха.

Как только Романов переступил порог квартиры, его шею обвили тонкие руки. Не сказав ни слова, Кузя повела Арсения в комнату, где горели свечи, звучала музыка и пахло чем-то таким, от чего кружилась голова. Дальше все понеслось молча и со стремительным ускорением. Тела сплелись упругими змеями, и небо опустилось на землю.

Когда испарилась последняя капля пота, было уже раннее утро. Романов аккуратно курил в форточку первую за ночь сигарету, а завернутая в простыню Кузя гасила уже не нужные свечи.

— Ты только это принес попить? — кивнула она на тыкву-горлянку. — Вообще-то, я имела в виду что-то типа шампанского. Несовпалыч случился.

— Если честно, у меня денег нет, — признался Романов. — А так-то я понял, что ты имеешь в виду.

— Зачем тогда принес воду, если понял? — Кузя выглядела огорченной.

— Разбавить ситуацию, — попытался пошутить Арсений. Чувствуя, что Кузя огорчена, он как на духу описал ей свои жизненные обстоятельства, от отъезда Веры до сегодняшней энцефалограммы.

— Ты сказал, что работаешь финансовым консультантом.