Впрочем, работа над летописью не клеилась, и, не зная, стоит ли им продолжать своё дело или лучше посидеть с Анной, изображая из себя придворных, трубадур, оруженосец и Константин поначалу пытались подыгрывать Анне, но тщетно. Всё получалось как-то не так. В итоге Фогельвейде задремал в кресле, Константин занялся перечитыванием исписанных за день листов, а Вольфганг Франц молча наблюдал за трудами вышивальщицы.

— Я не совсем понял, — Константин наконец оторвался от своей работы и теперь смотрел в сторону вальяжно устроившегося в кресле трубадура. — Ваш знаменитый отец Вальтер фон дер Фогельвейде после того, как не смог отправиться в крестовый поход, сразу умер?

Трубадур открыл единственный глаз, потянулся и сладко зевнул.

— Он умер вскоре, но не сразу. Во всяком случае, больше я уже не получал от него посланий. К тому же (как бы это лучше выразиться?) он никак не отреагировал на пророчество небезызвестного Йоахима фон Фиоре[85], истолковывать которое в пользу последних событий сделалось вдруг невероятно модным. Любой толковый трубадур, двумя руками ухватился бы за такую выгодную ниточку, потому как невозможно вечно славить силу и мудрость своего сеньора, равно как и красоту его супруги или возлюбленной. А тут... В общем, потому что отец никак не принимал участия в этом деле, я и понял, что он либо умер, либо перестал писать — что для трубадура, по сути, то же самое. — Фогельвейде скорбно вздохнул.

— А в чём состояло это пророчество? — забыв о вышивке, поинтересовалась Анна.

— Йоахим фон Фиоре разделил всё земное существование человека от сотворения Адама и до его конца на три условных царства: царство Отца, когда Бог сотворил человека, царство Сына, начавшееся с искупления Христа, и царство Святого Духа. Надо сказать, что его учение в 1215 году было отвергнуто церковью. Тем не менее, когда Фридрих получил Иерусалим, не пролив ни единой капли крови, этот момент стали считать началом царства Святого Духа. И я знаю, Папа и его приверженцы искренне полагали, что император теперь снимет со своей головы корону Иерусалима, и передаст её вместе со своей империей в длань Господню.

— Ага, а вот это они видели? — оруженосец скрутил выразительную фигу.

Поняв, что снова пришло время записывать, Константин молча устроился на своём месте и старался не пропустить ни единого слова.

— Да, Папа действительно полагал, что Фридрих обязан положить к его престолу всё, что имеет, дабы искупить вину перед Церковью и снять с себя проклятие. Во всяком случае, на следующий день после въезда в Иерусалим отлучённого от Церкви императора архиепископ фон Цезария наложил на город интердикт. Все церкви были закрыты, никто не мог ни мессы послушать, ни причаститься, ни даже соборовать и с честью проводить в последний путь покойного. Так что, порадовавшись пару недель своему новому статусу, Фридрих был вынужден покинуть город, дабы не нагнетать напряжённости. «Если бы Иегова знал Апулию, он не оценил бы так высоко данную евреям землю Ханаан», — изрёк на прощание император.

Надо сказать, что пока Фридрих боролся с чумой и готовился снова пуститься в свой так плохо начавшийся поход, дома в Апулии юная императрица Иоланта померла в родах, подарив императору второго законного наследника — принца Конрада IV[86], провозглашённого теперь королём Иерусалима, что неудивительно: Иерусалим был приданым его матери.

Фридрих ещё не видел Конрада, хотя тому уже исполнился год, не грустил о покойнице, к которой не успел привязаться. Разумеется, передавая сыну престол, он оставил за собой регентство. Последнее его более чем устраивало...

— Время уже позднее. Я думаю, что мы ещё немного опишем возвращение отлучённого императора и отправимся спать. Надеюсь, я не утомляю вас, ваше высочество? — рассказчик вежливо поклонился Анне.

— Нет, что вы, что вы! — на хорошеньком личике девочки блуждала счастливая улыбка. — Расскажите ещё что-нибудь о золотоволосом короле. Как он страдал, не в силах вкусить благодати, преклонить колени перед распятием?..

— Фридрих действительно страдал из-за своего отлучения. В Акене, к примеру, куда он прибыл со своим войском из Иерусалима, народ попросту выливал на головы крестоносцев помои и содержимое ночных горшков.

— И на императора?! — не поверил Константин.

— А что? Папа освободил всех его подданных от клятвы верности, теперь они могли не платить налоги проклятому королю, или даже изгнать его прочь. Но и это ещё не предел папского коварства! Со своего высокого балкона Папа махнул платочком — и вот уже союз ломбардских городов начал вооружённую осаду Сицилийского королевства.

В то же время посол из Рима принёс тестю Фридриха, Иоанну фон Бриенну[87], фальшивую весть о кончине императора, после чего этот старый крестоносец, друг Фридриха Барбароссы, собрал свои войска и захватил большую часть Апулии, надеясь в дальнейшем передать её своему единственному внуку Конраду, минуя Генриха — старшего наследника.

На счастье, 10 июня 1229 года Фридрих со своим войском сошёл на берег Бриндизи. Увидав живого и невредимого императора, народ немного угомонился, а старый Иоганн фон Бриенн, признав зятя, был вынужден солгать, будто явился защитить империю от полчищ жадных до чужого добра ломбардцев. Удивительное дело, но на последних появление императора с войском тоже подействовало самым замечательным образом! Ломбардцы покинули уже захваченную территорию без малейших возражений.

В коридоре раздались шаги, дверь Гобеленового зала распахнулась, и доктор потребовал, чтобы её высочество отправлялась на отдых.

— Ещё минуточку, пожалуйста! — Анна молитвенно сложила руки. — У меня всего один вопрос, и я не усну, если не узнаю всей правды. — Она обвела окружающих заговорщическим взглядом. — Может мне кто-нибудь сказать, отчего он такой гад? Этот... римский Па... — она зарделась, поспешно прикрыв рот ладошкой, дабы оттуда не успело выскочить то, что не престало произносить порядочной девушке, к тому же принцессе. — Отчего Уголино ди Конти, граф Сеньи такой гад ползучий?! Почему он сначала вручает нашему Фридриху крест, а затем проклинает его и пакости подстраивает? У-у-у не люблю таких людей!

Трубадур и оруженосец переглянулись.

— На самом деле, этот господин какое-то время называл себя другом нашего короля. Он был очень увлекающимся человеком, и чуть ли не с детских лет дружил с Джованни Франческо ди Пьетро Бернардоне[88], — взяв Анну за руку и принуждая её подняться, начал Вольфганг Франц. — Тогда того ещё никто не называл Франциском Ассизским и подавно не величал святым.