Сегодня, смею предположить, по моим сочинениям можно изучать ту, ушедшую эпоху, что и делают некоторые филологи, защищая диссертации. Мне были интересны не бандиты, пришедшие в класс нуворишей с распальцовкой, со сроками за спиной, с «общаками». Я этот мир почти не знал. А вот вчерашние советские интеллигенты, люди образованные и творчески мыслящие… Их ведь много было. Конечно, не все научились зарабатывать большие деньги. Но кое-кто научился. Мне хотелось показать, что происходит с их душами, как они трансформируются, так как в 1990-е честно заработать деньги, никого не обобрав и не опустошив казну, было почти невозможно. Меня всегда волновала тема денег, точнее сказать: я хотел разобраться, как деньги, этот «эквивалент счастья», влияют на людские души, на человеческую судьбу. Тема вечная. Не мною открытая. Об этом мои книги. Например, «Небо падших», очень, кстати, популярная повесть, по которой с разницей в десять лет сняли два фильма, что большая редкость. И «Грибной царь» о том же.

— Перейдем к «Литературной газете». Вы долгое время были ее главным редактором, да и сейчас возглавляете редсовет «Литературки». Что сейчас представляет собой «Литературная газета», как удается сохранять ее печатную версию?

— Когда я в 2001 году пришел в «Литературную газету», ее тираж упал до нескольких тысяч. Это был такой заповедник либералов образца 1993 года. Читать их письмена к тому времени было просто невозможно. На первой полосе каждого номера в обязательном порядке красовалась гнусная карикатура на русских недотеп. Не сразу, но все-таки удалось «развернуть» газету, сделать ее острой, полемичной, полифонической по разнообразию мнений, но государственно-патриотической по взгляду на вещи, Мы взяли за основу здоровый консерватизм, опирающийся и на православные ценности, и на советские традиции. Они друг другу не противоречат. По-моему, одна из главных ошибок советской власти заключалась в том, что она бо́льшую часть своего существования боролась с Церковью, которая на самом деле — естественная союзница власти в деле укрепления исторической российской государственности. Вот и доборолись…

В результате всех наших усилий к 2008 году удалось поднять тираж «Литературной газеты» до 120 тысяч экземпляров в неделю. Мы стали абсолютными лидерами среди гуманитарных периодических изданий.

— В одном из интервью года три назад вы говорили, что общими усилиями изменили газету, сделали ее одним из самых острых гуманитарных изданий. Что вы вкладываете в понятие «острое гуманитарное издание»?

— Есть издания технические, политические, экономические, развлекательные, рекламные, эротические, а есть — гуманитарные. В 1990-е годы Ельцин отдал монополию в культурной политике либералам, и они начали насаждать свои подзападные (даже не прозападные!) ценности, своих кумиров, свою версию истории, всячески унижая весь советский период, обожествляя эмигрантскую литературу, издеваясь над русской тематикой и видя в ней почему-то угрозу общечеловеческим ценностям. С этим никто не спорил. Боялись, что перекроют нищенские дотации. Может быть, только газета «Завтра» не сдавалась, будучи политической трибуной сопротивления. А вот площадки для диалога о смыслах и ценностях фактически не было. Этим мы и занялись.

Когда я пришел в «Литературную газету», то обнаружил, что на протяжении десяти лет на ее страницах ни разу не упоминались фамилии Валентина Распутина, Василия Белова, Федора Абрамова, Вадима Кожинова… Зато Бродский и Аксенов были чуть ли не на каждой полосе. Поймите, я не против Бродского или Аксенова, они сильные писатели, но нельзя же совсем замалчивать важнейшее почвенническое течение в нашей литературе, к которому принадлежали, кстати, Достоевский и Лесков. У нашей культуры всегда было два крыла — почвенническое и либеральное. На одном крыле не летают. Почвенники и патриоты с триумфом вернулись на полосы ЛГ, и это, конечно, очень не нравилось либеральному лобби, имеющему мощнейшую поддержку на самом верху. Так что все 16 лет, что я руководил «Литературкой», мне приходилось существовать в режиме постоянной обороны от либеральных наездов.

— В ваших устах либерализм звучит как ругательство.

— Я всего лишь следую за языком. Увы, в устах большинства наших соотечественников слово «либерал» звучит с отчетливой негативной коннотацией. Это же надо было умудриться так опоганить, в сущности, благородную идею свободы, которая в диалектическом противоречии с консерватизмом движет обществом. Но у нас в России либерализм — идеология компрадоров. Наш либерализм даже не прозападный, а подзападный, задача наших либералов подложить Россию под Запад. Это настолько очевидно, что нашло отражение в языке. Народ не обманешь. Вовсе не случайно в нашем парламенте либералы вообще не представлены как партия. Зато представлены во властных структурах, в аппарате и очень мощно.

— А нужны ли сейчас вообще такие СМИ, как «Литературная газета»? Кто ее читатели?

— Гуманитарные издания всегда нужны. Посчитайте, сколько у нас учителей русского языка и литературы, истории, обществоведения и т. д. Им-то что читать? «Космополитен»? В советские годы «Литературка» являлась органом Союза писателей СССР, а по сути, была газетой всей советской интеллигенции, ей, кстати, официально разрешалось больше, чем другим, что было связано отнюдь не со смелостью ее редколлегий. Еще Сталин, назначая Симонова главным редактором ЛГ, сказал ему: «Вам мы разрешим больше, чем другим, и вы этим пользуйтесь. Нам нужна критика. Мы, конечно, будем вас ругать, но вы не обращайте внимания, в СССР должна быть газета для интеллигенции, которая всегда недовольна». Вот такая установка, не глупая, кстати, для сверхцентрализованного общества без всякой политической оппозиции.

Сейчас у «Литературки» тираж катастрофически упал. Оно и понятно. Газета отказалась от «остроты», решила ни с кем не ссориться. Это ошибка. Газета, приятная во всех отношениях, никому не интересна. А главный редактор Замшев, боящийся окрика из «Роспечати» больше, чем коронавируса, вызывает недоумение, если не презрение. Если ты боишься высоты, зачем полез на гору? Чтобы сделать селфи? Грустно…

— В том же интервью вы говорили о сайте «Литературки», что он развивается, но его мобильность, а главное креативность и острота оставляют желать лучшего. Как сейчас с ним обстоят дела?

— Когда я пришел в 2001 году в газету, которой до меня руководили очень продвинутые редакторы, светочи либеральной журналистики, я вдруг с удивлением обнаружил, что у нее нет своего сайта. Не завели… И я подумал: «Ну ничего себе — продвинутые!». Сайт создавала уже наша команда. Его посещаемость еще при мне стала выше тиража бумажной версии. Но тревожит, что с некоторых пор отрицательные оценки читателями опубликованных материалов и несогласие с позицией редакции тщательно вымарываются. А это ведь обратная связь, которая была сильной стороной ЛГ даже в советские годы. Если не смотреться в зеркало, красивей не станешь…

— Поговорим о патриотизме. Что вы вкладываете в это понятие? Почему сейчас многие считают его, как Сэмюэль Джонсон, «последним прибежищем негодяев»? Как мы вообще дошли до жизни такой, что немало людей согласны с этим лозунгом?