Когда я вышел из сарая, убедившись, что все наши горшки остались в целости, хозяин сидел на крылечке своей мазанки и пил вино. Не мелочился: рядом с ним стояла бадейка, а он меланхолично черпал из неё кружкой и пил, как воду, глядя во двор бездумными глазами.

Он указал мне взглядом место рядом с собой — я послушно присел. Атаман черпанул и мне, протянул кружку — я также покорно её принял и выпил. Кислое; то ли ягоды тут такие, то ли вино перебродило. Но я не стал привередничать и свои вкусы выказывать.

— Так ты говоришь, что гончар, значит? — спросил меня атаман, не глядя в мою сторону, а всё также пялясь куда-то в одну точку.

— Ну… плохой я гончар, — признал я очевидное. — Нет у меня таланта к этой работе. Пробовал как-то, но бросил.

— Ну, нет — так нет, — не стал он со мной спорить и черпнул мне ещё кружку. — Ладно, чего уж там. Не хочешь говорить — значит, нельзя. Мы ж понимаем; не совсем мы безголовые. Пей, давай.

Мы выпили ещё, а потом — ещё. Незаметно навалился душный южный вечер, с одуряющим стрекотанием насекомых. От вина хозяин дома вспотел и оголился по пояс.

— Плохо дело, — эти его слова я запомнил. — Никогда такого не было, чтобы степняки село всем кагалом атаковали. Как с цепи сорвались, собаки бешеные. Как нам теперь скотину пасти, пшеницу сеять? Это что ж, всё под охраной делать? Если б не ваш дым — ещё неизвестно, чем бы всё закончилось. Что ж с ними такое, а? Ты, случаем, не знаешь?

— Неа…

— Говорят, в стародавние времена вражда у нас со степняками была лютая. В те годы войско на войско ходило. Неужели мы дожили, что всё снова станет так, как раньше??? Это сколько же крови зряшной прольётся… Неужели нам придётся уходить со своей земли, на которой наши прадеды родились? А вот хрен вам: не дождётесь! Мы за свой дом биться насмерть будем! Давай ещё выпьем…

— А давай!

Вот так, слово за слово, мы и выпили полбочонка вина вдвоём. Я даже не помню, как дошёл до сарая: быть может, меня и притащил кто.

Самое страшное — это не пьянка, а похмелье на следующий день. Утром меня вырвало, несколько раз; мы потеряли ещё один день, так как я отлёживался, полумёртвый. Если бы враги пришли снова, я бы и пальцем не пошевелил.

И вот мы снова в пути. Весёлая Солнышко болтает о том, сколько раненых жителей она успела вылечить; Милка качает головой, как будто ей поддакивает.

Нам в дорогу дали два хороших меча и щиты, так что мы чувствовали себя гораздо уверенней. Собрали и еды всякой, да столько, что можно было неделю не тужить. Уважили нас, от души, — грех обижаться.

Мы уехали на рассвете, не дожидаясь печальной церемонии прощания с погибшими. Было убито 6 человек и осталось двое тяжелораненых: для села это очень тяжёлые потери. Я невольно поддался упадку духа: количество врагов у нашей страны увеличивалось, а территория — уменьшалась. Ведь эти степняки — они же подданные Его Величества, а набросились на нас как нихельцы. Там, ещё южнее, лежат земли другой страны, где степняков очень много, и их земли граничат с нашей страной. Что, если вся эта тьма диких кочевников сорвётся на поддержку своих родственников на нашей территории??? Они же вырежут поголовно всё наше приграничное население — всех, кто убежать не успеет!

Нашей спутнице в селе подарили платье за лечебные труды, и теперь она на ведьму никак не походила. Очень стала такой симпатичной, даже досада взяла: её красота будет привлекать лишние руки и глаза. Я так об этом ей и сказал, но она слёзно упросила хотя бы денёк поносить не опостылевшие тряпки и побрякушки, а что-то человеческое, тем более, что в здешних краях ближайшая деревня отстояла в два дня пути, и никто её в таком «обычном» виде узреть не мог. Бабы — что ж с них взять? Ничего понимать не хотят, когда речь идёт о шмотках или красоте. Счастливые по своему: им не нужно думать про стратегии всякие, что с жаркого юга степная орда прийти может, что родная страна изнемогает: в сельской баньке попарилась травяным веничком, освежилась, похорошела — и вот сидит, веснушками своими сияет и булочками покачивает, которые в новом наряде гораздо лучше обрисовываются.

Переночевали мы без костра: староста-атаман строго предупредил нас, что сейчас это смертельно опасно: огонь в равнинных полях издалека виден и будет привлекать обозлённых степняков. Поели всухомятку вяленого мяса, запили водой — и спать.

А на другой день к нам пришли приключения. Кто бы сомневался: разве нам можно было бы пройти просто так, и чтобы без проблем? Никак нельзя. То ли Пресветлый решил проверить силу нашего духа, то ли сам дьявол блажил, найдя в нашем лице для себя забавную игрушку — нам об этом, понятное дело, не докладывали.

Удрать нам от степняков, сами понимаете, в чистом поле никакой возможности не имелось. Мы с Мальком обнялись напоследок; Солнышко сидела притихшая, охнув только один раз, когда увидела неумолимо приближавшихся всадников, да так и застыла, зажав рот ладошкой.

Я вздохнул и взялся за меч. Малёк — тоже. Всадники обложили нас и завертели издевательскую карусель, кружа вокруг обречённой телеги, как стая изголодавшихся за зиму волков. Они каркали, свистели, улюлюкали, вращая мечами, как крыльями мельницы, сверкая зубами и горяча коней ударами пяток — от такого мельтешения голова пошла кругом. Пёстрые драные халаты ещё больше увеличивали рябь в глазах.

— Ну, чего вам, шнырги?! — не выдержал я, потрясая мечом. — Давайте, подходите по одному! Беженцев грабить — это, по-вашему, героизм, да?!

— Ай-вай, зачем так сказал? — один всадник остановил кружение и глянул мне в глаза. — У беженцев нет мечей. Меч есть только у воина.

— Ага, сейчас самое время без оружия путешествовать! Нас едва разбойники не убили в лесу — еле-еле отбились. Нас ехало из города пять телег — только мы одни живые остались! — изливая совершенно искреннюю злость, я заодно впарил наглую ложь, которая запросто сошла бы за правду.

— Ай, девка хороший! — возопил радостно другой. — Ай, хороший! Она одна пять телег добра стоит, да!

— Не трожь! — заорал взбешённый Малёк, и все нападавшие разразились в ответ грубым хохотом.

— Она вам не девка! — сказал я гордо. — Она — великая знахарка, и лечит самые тяжёлые болезни. Женские, мужские, и раны. Понятно вам?!

Я демонстративно бросил меч, ухватил один из горшков, делая вид, что он совсем лёгкий по весу, снял крышку, макнул туда палец и с победным видом показал, какого он стал грязного цвета:

— Вот! Мы лекарства везём, людей лечить!

Снова послышался хохот, но уже не такой наглый. При этом их начальник вообще не смеялся, а только зубы скалил, но и то как-то не так, а задумчиво:

— Знахарка, говоришь? — переспросил он и что-то сказал своему отряду.

В ответ послышались недоверчивые восклицания, хокания и карканье. Карусель уже не кружилась, а напавшие вдруг стали спорить между собой, как будто бы позабыв про нас. Они что-то яростно доказывали командиру, и он, вроде бы, в душе с ними был полностью согласен, но его что-то грызло изнутри, и поэтому он отрицательно качал головой, как будто бы отрешившись от мира. В это время он сильно напоминал моего Учителя: похожие висячие усы, сузившиеся глаза, взгляд вовнутрь себя. Только Учитель был выходцем из другого народа, без сомнений, — из более образованного и не такого безнадёжно суеверного.