В промежутках между вежливыми допросами Клода отводили в камеру размером с чулан для швабр в «Ритце». Его держали отдельно от остальных заключенных, на которых он не осмеливался взглянуть, боясь кого-нибудь узнать. Еда была жидкой (боже, это пойло они называли супом!), а раскладушка – удобной. И в камере было окно – окно, через которое он видел ее.

Оба дня около двух часов Бланш приходила в кафе напротив; сидела и курила «Голуаз» за «Голуазом», бледная и нервная. Дежурила у тюрьмы, где его держали. Понимая, что Клод увидит ее. Что ее присутствие придаст ему сил. Так и случилось. К его большому удивлению. Ведь он уже очень давно видел в жене только источник проблем.

Когда его отпустили, похлопав по спине, пошутив и между делом тонко намекнув, что, если в «Ритце» произойдет еще что-нибудь плохое, он лично будет за это отвечать, Клод поддразнил жену. Потому что не мог признаться самому себе, как много для него значило ее присутствие в кафе. Не мог признаться самому себе, как боялся, что видит ее в последний раз.

Клод не мог сказать ей, как сильно ее боль тронула его. Не мог объяснить, как удивлен тем, что ее присутствие все еще глубоко волнует его, а его отсутствие задевает ее за живое.

– Видишь? – Вернувшись в «Ритц», он легкомысленно поцеловал ее в щеку, и она обняла его со сдавленным рыданием. – Бедняжка Бланшетт! Не можешь расстаться со мной даже на день!

– Не льсти себе, Хло! – сказала она, отодвигаясь и продолжая краситься. – Я просто умирала от желания посмотреть, не появится ли там твоя любовница.

Но рука Бланш дрожала, когда она взяла помаду. Клод сжал губы и вернулся к своим обязанностям.

Закрыв за собой дверь, он услышал, как она разрыдалась, и почувствовал, как грусть, словно тяжелое одеяло, накрыла его. Что же сделала с ними эта война? Раньше все было совсем не идеально; Клод признавал это и знал за собой вину. Но разве война не должна сближать людей, а не разделять их? Разве не об этом – о любви и страсти под градом пуль – писал Хемингуэй в своей книге, посвященной Гражданской войне в Испании?

Когда-то Клод считал, что их с Бланш история – самая романтичная на свете. Теперь ему осталась только горечь обманутых надежд.

Через минуту Бланш прошла мимо него, направляясь к выходу. Чтобы выпить с Лили.

Лили, которая рано или поздно подвергнет опасности их всех. В этом Клод не сомневался.

Зима 1944 года

– Ох, как я воняю! Как думаешь, сколько джина я на себя пролила?

– Весь.

– У тебя так язык заплетается! Кажется, что ты новые слова изобретаешь.

Лили хихикает.

– Я была великолепна, правда, Бланш?

– Великолепна. Как обычно.

– И ты тоже. – Когда Бланш начинает переодеваться, Лили становится серьезной. Уж слишком ее подруга любит джин; пахнет так, как будто они в можжевеловом лесу.

– Как все прошло, Бланш? Расскажи мне! Мне все еще не нравится, что ты этим занимаешься… Хотя у тебя прекрасно получается.

– Ты так думаешь? – Бланш высовывает голову из-за двери люкса, довольная сверх всякой меры. Она и сама знает, что хороша в «этом», но ей нужно услышать похвалу. Она бы хотела поделиться с Клодом; мечтала, чтобы он увидел ее такой, какая она есть на самом деле, а не такой, какой он ее считает.

Но это невозможно, поэтому Бланш приходится довольствоваться восхищением Лили. А Клод думает, что, когда Бланш не играет в скучные карточные игры со скучными постоялицами «Ритца», для которых модные тряпки важнее человеческой жизни, она проводит время с Лили. Кутит. Напивается. Выставляет себя полной дурой.

Бланш позволяет мужу думать о себе самое худшее. Так ей удается не впутывать Клода и его драгоценный «Ритц» в свои дела. Он остается выше грязной, опасной деятельности Сопротивления и продолжает угождать этим монстрам. Иногда Бланш не может даже смотреть на него, своего храброго рыцаря, который теперь превратился в жеманного слугу самого опасного из драконов.

– Ты не должна рассказывать об этом Клоду. Никогда! – предостерегает Лили. – Мы не можем ему доверять. Он слишком близко подобрался к ним, заботясь только о своем выживании.

Бланш кивает; ей больно не от того, что муж заслужил такой нелестный отзыв. Ее разочарование глубже: страшно видеть человека, который, как казалось Бланш, был верен себе больше, чем кто бы то ни было, превращенным в марионетку.

Значит, Клод не узнает. Он не должен знать, что в ту ночь, когда ему сказали, что Бланш слишком пьяна, чтобы вернуться домой, и останется ночевать у Лили, она ехала на поезде в Ле-Ман с поддельным удостоверением личности в сумочке, болтая с двумя немецкими солдатами, которые никак не оставляли ее в покое. Она снова притворялась немецкой сиделкой и сопровождала очередного сбитого летчика (после того, как союзники усилили бомбардировки Германии, они градом падали с неба), замаскированного под выздоравливающего нациста. Солдаты прониклись к ней симпатией – они флиртовали, они уговаривали ее пойти на свидание, как только доберутся до города. Американский летчик сидел, опустив голову на колени, и его постоянно рвало в рюкзак, а немцы все не уходили. В конце концов ей удалось ускользнуть от них на вокзале, где Бланш запихнула молодого янки, слишком слабого, чтобы идти самостоятельно, в удобную тачку и стала решительно пробираться сквозь толпу. Она притягивала восхищенные взгляды, но вопросов никто не задавал – слишком уверенно она выглядела. К тому моменту, как Бланш добралась до своего контакта – фермера, торгующего овощами на рынке, она была выжата как лимон; толкать тачку с почти двухметровым американцем оказалось нелегко.

Ей впервые разрешили взять на задание огнестрельное оружие – маленький пистолет, подаренный Лоренцо. Он не сильно отличался от пистолета Клода, о котором, по его мнению, жена ничего не знала.

Однажды вечером Бланш обнаружила пистолет в ящике стола, где рылась (конечно, у нее был ключ – но Клод опять же не знал об этом) в поисках ключа от винного погреба. Там за рядами бутылок тридцатилетнего бургундского она спрятала несколько немецких мундиров. Клод был не из тех мужчин, которые ходят с пистолетом в кармане, особенно в «Ритце», где каждый, независимо от звания и должности, мог подвергнуться обыску. Она подняла пистолет, наслаждаясь его чистотой и гладкостью.

И попыталась, но не смогла представить ситуацию, в которой муж мог бы его использовать.

Клод никогда не заподозрит, что в тот день, когда он ругал Лили и Бланш за скандал в пивной, они на самом деле устроили диверсию, позволившую Лоренцо и Хейфер – крупной девушке с косами – украсть немецкий военный билет. Нацистский офицер слишком увлекся созерцанием драки двух красивых женщин (Бланш подшила одно из своих вечерних платьев, чтобы оно хорошо село на изящную фигуру Лили), сцепившихся из-за изумленного молодого лейтенанта, который понятия не имел, кто они такие, но наслаждался всеобщим вниманием.