— Мне жаль, что я рассказала Эдди. Она слишком умна. Она догадалась обо всем и думала, что между нами происходит больше, чем есть на деле, потому мне пришлось рассказать ей правду. Я не хотела, чтобы она была плохого мнения о тебе.

Он отклоняет назад голову и смотрит на небо.

— Я доверяю твоим суждениям, Лэйк. Я даже доверяю Эдди. Просто хотел, чтобы она знала, почему эта работа так для меня важна. Или, может, я говорил все это, чтобы тызнала, почему она так важна.

Мой разум слишком устал, чтобы анализировать его комментарий.

— В любом случае, я знаю, что тебе было трудно… рассказывать нам обо всем этом. Спасибо.

Мы наблюдаем, как мимо проезжает машина, и паркуется у соседнего дома. Из нее выходит женщина с двумя девочками. Все несут тыквы.

— Знаешь, я не знакома ни с одним человеком на этой улице, кроме тебя и Колдера.

Он направляет взгляд на дом, в который только что вошли три человека.

— Это Эрика. Она была замужем за Гасом около двадцати лет, кажется. У них две дочки, обе подростки. Старшая иногда сидит с Колдером, когда меня нет. Пара справа от нашего дома живет здесь дольше всех, Боб и Мелинда. Их сын пошел в армию. Она все еще приносит нам соседские гостинцы каждую неделю. А вот в том? — он указывает на конец улицы. — Там живет хозяин вашего дома. Его зовут Скотт. Он владелец всех шести домов на улице. Он хороший парень, но его арендаторы приходят и уходят. Это все, кого я знаю.

Я смотрю на дома, идущие вдоль по улице. Они такие одинаковые, и я пытаюсь найти отличия между семьями внутри них. Я задумываюсь, прячут ли онисвои секреты? Влюбляются ли они? Или уже разлюбили? Счастливы ли? Печальны? Напуганы? Разбиты? Одиноки? Ценят ли они то, что имеют? Ценят ли Гас и Эрика свое здоровье? Ценит ли Скотт свой дополнительный доход от аренды? Потому что каждый кусочек этих мгновений, каждый последний кусочек мимолетен. Ничто не вечно. Единственное, что есть у всех нас общего, это неизбежность. Все мы в конце умрем.

— Была еще одна девочка, — сказал Уилл. — Она когда-то переехала в дом на этой улице. Я все еще помню тот момент, когда увидел, как она паркует свой Ю-Хол. Она выглядела такой уверенной в этой штуке. Грузовик в сотню раз больше нее, и она все равно паркует его без всякой помощи. Я смотрел, как она закидывает ногу на приборную доску, будто вождение Ю-Хола было для нее обычным делом. Легкотней. Мне нужно было идти на работу, но Колдер уже перебежал дорогу. Он дрался на воображаемых мечах с маленьким мальчиком из грузовика. Я собирался просто крикнуть, чтобы он садился в машину, но было что-то такое в этой девочке. Она наблюдала, как ее брат играет с Колдером, но ее выражение было далеким. Я стоял рядом с грузовиком и смотрел на нее. Пялился, пока она сидела с самым грустным выражением в глазах. Я хотел знать, о чем она думала, что происходило в ее голове. Что так опечалило ее? Я так сильно хотел обнять ее. Когда она наконец вышла из Ю-Хола, и я представился ей, мне понадобились все силы, чтобы отпустить ее руку. Я хотел держаться за нее вечно. Хотел дать ей знать, что она не одна. Какую бы ношу она не несла, я хотел нести ее за нее.

Я кладу голову на его плечо, и он обнимает меня рукой.

— Хотел бы я, Лэйк. Хотел бы я забрать это все. К сожалению, все в жизни работает не так. Оно так просто не уйдет. Вот что пытается сказать тебе мама. Ей нужно, чтобы ты это приняла, и чтобы Кел тоже все узнал. Ты должна дать ей возможность.

— Знаю, Уилл. Я просто не могу. Еще нет. Я не готова с этим справляться.

Он прижимает меня к себе и обнимает.

— Ты никогда не будешь к этому готова, Лэйк. Никто не может к этому приготовиться.

Он отпускает меня и уходит. Уилл снова прав, но на этот раз мне все равно.

***

— Лэйк? Я могу войти? — говорит мама по другую сторону двери в мою спальню.

— Открыто, — отвечаю я.

Она заходит. На ней надета форма поликлиники. Она садиться ко мне на кровать, пока я продолжаю писать в блокноте.

— Что пишешь? — спрашивает она.

— Стих.

— Для школы?

— Нет, для себя.

— Не знала, что ты пишешь стихи, — говорит она, пытаясь заглянуть мне за плечо.

— Не совсем. Если мы прочитаем наши стихи в «Клубе Дев9ть», нас освободят от экзамена. Я подумываю написать один, но не знаю… Мысль о том, чтобы подняться на сцену перед всеми теми людьми вызывает у меня мурашки.

— Расширяй свои границы, Лэйк. Они для этого и существуют.

Я переворачиваю поэму вверх ногами и сажусь.

— Итак, что случилось?

Она улыбается и тянется к моему лицу, чтобы заправить локон за ухо.

— Ничего такого, — отвечает она. — У меня просто было пару минут до того, как отправиться на работу. Я хотела дать тебе знать, что это моя последняя ночь. После сегодня я работать не буду.

Я нарушаю наш зрительный контакт и наклоняюсь вперед за ручкой. Накрываю ее колпачком и закрываю блокнот, пряча оба предмета в сумку.

— Я все еще вырезаю тыквы, мам.

Она медленно вздыхает и встает. Помешкав, мама выходит за дверь.

Я всегда буду двигаться в такт земле под моими ногами.

Если я потеряю свой путь, я взгляну на небо.

И когда черный плащ все скроет вокруг меня

Я готов буду сдаться,

Я готов буду помнить,

Что я не один здесь,

Мы вместе.

Если я проживу эту жизнь, что подарена мне,

Я не буду бояться смерти.

— The Avett Brothers, Once and Future Carpenter

Глава Пятнадцатая

Уилл заходит в кабинет с маленьким проектором. Он ставит его на стол и начинает подключать к ноутбуку.

— Что мы будем делать сегодня, мистер Купер? — спрашивает Гевин.

Уилл продолжает настраивать проектор, отвечая юноше:

— Я хочу показать, почему вам стоит писать стихи. — Он тянет шнур за стол и вставляет его в розетку на стене.

— Я знаю, почему люди пишут стихи, — говорит Хави. — Потому что они кучка эмоциональных придурков, которым больше нечего делать, кроме как ныть о бывших подружках и мертвых собаках.

— Ты не прав, Хави, — говорю я. — Это называется кантри-музыкой.

Все смеются, включая Уилла. Он садиться за стол и включает ноут, глядя на Хави.