— А ты уверен, что хочешь быть с женщиной, которая не разделяет твою любовь к науке? Боюсь…

— Чего, милая?

— Тебе будет со мной скучно. Я не могу рассуждать о природе света, а если ты начнешь рассказывать о математических функциях, я засну. Я не отличаюсь особым умом.

— Но ты разбираешься в чувствах, а я нет. Это не значит, что мой ум ничего не стоит. Нам нравятся разные вещи. Зачем мне докучать тебе математикой? Вместо этого ты можешь научить меня смеяться.

Оливия с трудом сдерживала слезы.

— Ты научишь наших детей неприличным стишкам? — спросил Куин.

Она задумалась.

— Возможно.

— Тогда сначала научи меня. Стыдно признать, но Альфи никогда не учил стихов.

Он обхватил ее за плечи, пальцы скользнули в ее волосы, играя с прядями.

— Знаешь, впервые после смерти Альфи я хочу говорить о нем. Я произнес его имя вслух и мне больше не кажется, будто я падаю в черную пропасть.

Оливия сглотнула.

— Возможно, мы назовем одного из наших детей этим злополучным именем, Альфинггон? — тихо произнес он. — Чтобы помнить о нем.

— Куин, — прошептала она. Они оба прекрасно знали ответ. — Как думаешь, сколько у нас будет детей?

— Много? — Он пристально смотрел ей в глаза. — Я всегда хотел, чтобы дом был полон детей, чтобы никто не чувствовал себя одиноким.

Сердце Оливии сжалось при мысли о будущих одиноких герцогах, Куине и Альфи.

— Поэтому ты и запускал воздушных змеев, чтобы Альфи не чувствовал себя одиноким?

— Еванджелина не хотела детей. Она была в ужасе от изменений, произошедших с ее телом. Хотя мне нравилось, как она выглядит.

— Правда?

— Мне казалось, она никогда не была более прекрасной, а она считала себя отвратительной. Целых два года не позволяла прикоснуться к ней и видеть ее обнаженной.

— Значит, она не всегда изменяла тебе?

— Всегда, — спокойно ответил Куин, словно они говорили о погоде. — К своим любовникам она относилась по-другому.

Уже в который раз Оливия подумала, что не следует высказывать вслух свое мнение об Еванджелине.

— Я не хочу говорить о бывшей жене. Предпочел бы вообще не упоминать ее имени.

— Ты уверен? По сравнению с тобой, Куин, я совершенно обычная.

Он с таким удивлением взглянул на нее, что Оливия не могла сомневаться в его искренности.

— О чем ты? Ты прекрасна, остроумна, и тебя все любят. Возможно, за исключением моей матери, но и она со временем привыкнет к тебе.

На глазах Оливии выступили слезы.

— Нет, — Куин заключил ее в объятия, — не надо слез. — Он принялся покрывать ее лицо нежными поцелуями.

Оливия прижалась к нему.

— Расскажешь, зачем ты все-таки пришла в эту комнату? — прошептал Куин. — Когда мы виделись час назад, ты готова была пожертвовать мной ради своей чести.

Оливия слабо засмеялась.

— Мне ужасно стыдно перед Рупертом. Но Джорджи говорит, мы сможем найти ему хорошую жену: добрую, понимающую и сильную.

— Значит, твоя сестра все поняла?

— Она сказала, между вами нет искры.

— Как я и говорил, — довольно произнес Куин. — Знаешь, твоя сестра станет талантливым ученым.

— Она очень одаренная и добьется успеха, как только мы купим ей все нужные книги. Отец никогда бы на это не пошел. Он считал чтение неподобающим занятием для леди, и мать соглашалась с ним.

Куин фыркнул.

Оливия прильнула к нему, растворяясь в его крепких объятиях, вдыхая его странный, пряный мужественный запах, чувствуя его прикосновение, без слов говорившее, как он ее желает, как мечтает покрывать поцелуями ее грудь, живот и бедра.

— Мне немного жаль, что я похитил тебя у Монтсуррея. Нет ничего благородного в том, чтобы отбить невесту у человека, который защищает родную страну.

Оливия прижалась к нему, наслаждаясь теплом.

— Руперт не сразу начал дышать после рождения. Он никогда не станет тем, кем мог бы стать.

— И все же он достойный человек, — просто ответил Куин. — Он служит своей стране и рискует жизнью, чтобы защитить Англию.

Несколько слезинок упали на сюртук Куина.

— Ты прав.

— Мы всегда будем его друзьями. — Это была своего рода клятва. — У него была ты, а теперь я забрал тебя, и никогда не забуду, от чего ему пришлось отказаться.

Оливия шмыгнула носом и взяла протянутый ей носовой платок.

— Руперт рассердился бы больше, если бы ты забрал Люси.

Куин рассмеялся.

— Правда! И Джорджи со мной согласится.

Он поднял ее голову и снова поцеловал мокрые глаза. Их губы сомкнулись. Руки Куина касались ее тела: властно, чуть грубовато.

Оливия прижималась к Куину, словно они были вместе всегда. Его поцелуй был нежным, но скрывал настойчивую просьбу, напор. Оливия обняла его за шею. Голова кружилась от его запаха, от его вкуса, чуть напоминавшего вкус шампанского и чего-то еще, свойственного лишь Куину.

Она чувствовала безумную радость и исступление. Куин коснулся ее щеки, запрокинул голову и страстно целовал.

Вот сейчас они будут близки, внезапно подумала она.

Куин прикусил ее нижнюю губу, и Оливия задрожала, словно от порыва холодного ветра. Он глухо зарычал в ответ, целуя ее подбородок. Его руки медленно опустились вниз, и он сильнее прижал ее к себе.

Оливия приподнялась на цыпочки, опьяненная близостью его теплого тела и губ, и почти не услышала, как отворилась дверь.

Оливия высвободилась из объятий Куина и оглянулась. На лице герцогини не было гнева и осуждения. Она смотрела на них, как маленький ребенок разглядывает гусеницу: с любопытством, но без отвращения.

— Таркуин, — спокойно произнесла она.

— Мама, — ответил Куин, не выпуская Оливию.

— Что ты делаешь?

— Целую Оливию. Это получилось само собой. Герцогиня могла бы недовольно поднять бровь, но такие экстравагантные выражения лица были ей не свойственны.

— Мисс Литтон, я хотела бы то же самое спросить у вас.

Оливия хотела была ответить «целуюсь», но решила, что притворство в данном случае более уместно.

— Полагаю, веселый праздник всему виной, — ответила она, надеясь сбить герцогиню с толку.

О чем она думала? Эта женщина написала «Зеркало комплиментов» и чувствовала себя в лабиринте слов как дома.