– Шептун – наш товарищ, боевой генерал. Мы нарушаем всякую, в том числе корпоративную, этику. – Белосельцев испытывал такое чувство, будто его с завязанными глазами вели по скользкому краю.

– Какой он боевой генерал? – хохотнул Буравков. – Сделал свою карьеру, предав ГКЧП, переметнувшись к Истукану.

Участвовал в штурме Дома Советов и настаивал на применении танков. Сидя в Москве, руководил бездарной чеченской кампанией. Повинен в гибели Майкопской бригады. Во время боевых действий ни разу не выезжал в Чечню. Так пусть же теперь прогуляется. Узнает природу, людей. Там, в отряде Бараева, есть хорошие краеведы.

– Не все средства хороши для достижения цели, – беспомощно повторял Белосельцев, чувствуя, как уловлен в невидимую паутину. Вся операция, куда его вовлекли, была подернута мучительной тайной. – Мы нарушаем неписаные законы корпоративной этики, и это неминуемо скажется на результате.

– Я тебя понимаю, Виктор Андреевич, – мягко произнес Гречишников, в знак сочувствия прикрывая глаза. – Чем ближе к старости, тем чувствительнее душа к вопросам этики. Из разведчиков, посвятивших себя служению Родине, мы превращаемся в мудрецов, блаженных. Но вспомни себя другим, – Гречишников резко раскрыл глаза, и они, круглые, оранжевые, беспощадные, не мигая, уставились на Белосельцева, – вспомни трансафриканское шоссе Каир – Кейптаун, обломки красного форда, намибийского учителя Питера, так похожего на Сэма Нуйому, что ты решил использовать его как приманку. Подставил под удар «Миража» с тем, чтобы позже заманить в ловушку батальон «Буффало». Ликовал, глядя, как дымятся подбитые юаровские броневики, валяются по обочинам обгорелые трупы буров. Тогда ты был отважным и дерзким разведчиком, действовал в интересах Родины. Теперь враг в нашем доме, пирует и развратничает в Кремле, и ты мучаешься совестью, как настоящий мудрец и схимник. Не можешь позволить, чтобы один из врагов слегка пострадал в процессе спецоперации.

– Мне важно понимать целостность операции, – устало, сдаваясь, произнес Белосельцев, не выдерживая взгляда Гречишникова. – Мне неизвестна полная картина, и я не понимаю до конца своей роли.

– Твоя роль ключевая, – взял его под руку Гречишников. – Без тебя операция невозможна. В свое время ты будешь в нее полностью посвящен. А теперь поезжай домой. Отдыхай, смотри телевизор. Следи за информационными программами.

Гречишников подвел Белосельцева к автомобилю. Открыл перед ним дверцу. Помог устроиться на сиденье. Молча кивнул шоферу. И машина понесла Белосельцева мимо телецентра, графской усадьбы и пруда, над которыми возносилась бетонная башня и реяли духи сгоревшей истории.

Он вернулся домой, испытывая слабость, словно из не-го сцедили всю кровь, лег без сил на диване, лицом к потолкуи увидел, как из белой лепнины, прямо от люстры, смотрит на него темнобородый учитель Питер, – в голубой косоворотке, подобранной офицером кубинской разведки, чтобы зоркие глаза наблюдателей заметили его продвижение по трансафриканской дороге.

Белосельцев отвернулся от потолка, стал смотреть на стеклянные коробки коллекции. В той, где были собраны бабочки Южной Анголы, пойманные на серпантине Лубанго, в сухих перелесках Кунене. Среди алых нимфалид, пепельно-розовых сатиров смотрело лицо доктора Питера. Молчаливое и внимательное, сотканное из хрупких крыльев и разноцветных орнаментов.

Белосельцев поднялся, пошел в ванную, встал под душ, чтобы смыть наваждение. Стоял под шелестящей водой, глядя на худые, в стеклянной пленке ноги. И в затуманенном зеркале, в тусклой запотевшей глубине, смотрело бородатое, коричневое лицо учителя Питера.

Ночью, во сне, он мчался по горячим пескам пустыни Намиб, пробирался в солончаках Калахари, задыхался от горчичной пыли, врывавшейся в кабину джипа. Оглядывался, следует ли за ним по лесной дороге грузовичок с двуствольной зениткой, защищая от воздушных ударов. На месте ли автомат, упавший на железное днище. И здесь ли кубинец Аурелио, в чьей фляге сохранилась теплая, с металлическим вкусом вода. Но Аурелио не было, а вместо него сидел учитель Питер в голубой косоворотке. Сквозь резную листву акаций, из-за слоновьих стволов баобабов следили глаза наблюдателей.

Наутро он чувствовал себя пустым и измученным, будто и впрямь маленький кривоногий колдун Астроса изъял его душу. Белосельцев вышел на Тверской бульвар с пожухлыми деревьями, под которыми двигался неспешный московский люд, мимо ампирных особняков, старых корявых дубов, маленьких скульптур и скамеек. Среди прохожих, сменявших друг друга, проносивших мимо Белосельцева свои шляпы, портфели и сумочки, запахи духов и сигарет, обрывки разговоров и смеха, опять возникал Питер. Маячил вдалеке, в синей косоворотке, заложив за поясок широкие ладони, с падающей на грудь бородой, похожий на африканского Льва Толстого.

Его появление не пугало Белосельцева, лишь порождало недоумение. Казалось, африканец существует в действительности. Его образ перенесся на Тверской бульвар из другой половины Земли через систему лучей, преломляющих призм, перевертывающих увеличительных стекол. В этом пространстве находится много других людей, знакомых Белосельцеву по его походам и странствиям, погибших при его попустительстве.

Там стояли погонщики верблюдов, худые, в белых балахонах, с гончарными красными лицами, с величественным ожиданием смерти, перед тем как автоматчики пустили по ним разящую очередь и они упали, все в одну сторону, слились со своими длинными тенями. Там была итальянка, прелестная женщина, погибшая на вьетнамском фугасе по пути в Батамбанг, он стоял на солнцепеке, рассматривая воронку от взрыва, вспоминая, как день назад она воздевала над собой льющийся ковшик, обнажала подмышки, ее грудь волновалась, и у розовой округлости бедер влажно чернел лобок. Там был французский разведчик Виньяр, с кем сидели в кабульском баре, пили виски, а потом француз лежал мертвый в камере Пули-Чархи. Там был чернокожий солдат Роберту, которому он подарил авторучку, тот побежал догонять отстающую колонну и после атаки лежал на жухлой траве с полными слез глазами, и зеленая муха ползла по его мертвому лицу. Там была медсестра из госпиталя, разбившего палатки у зеленого вулкана Сан-Кристобль, она бесшумно входила к нему в палату, и он обнимал в темноте прохладное тело, чувствуя, как набухают ее соски и распущенные волосы начинают медленно скользить к нему на лицо, а потом на желтой воде Рио-Коко он греб что есть силы, направляя каноэ к берегу, где еще раздавалась стрельба, зная, что случилось несчастье и он потерял ее навсегда.

Вечером он включил телевизор. На экране была ведущая новостей. Аварии, катастрофы, заказные убийства, волнения в тюрьмах, эпидемии детского энцефалита, и под занавес – сообщение о празднике в еврейском культурном центре.

Белосельцев собирался выключить телевизор, чтобы остаток вечера провести за перелистыванием дневников и архивов. Как вдруг ведущая вновь появилась на экране, взволнованная, с горящими глазами. Это выражение возникало на ее лице в случае экстренной и, как правило, трагической новости.

– Как сообщает корреспондент ИТАР ТАСС из Грозного, сегодня в аэропорту имени шейха Мансура по прибытии самолета, следовавшего рейсом Москва – Грозный, прямо из салона авиалайнера неизвестными людьми в масках был похищен спецпредставитель Премьер-министра России генерал Шептун, прибывший в Грозный со специальной правительственной миссией. Охране аэропорта не удалось задержать похитителей, которые вместе с захваченным генералом на двух машинах скрылись в неизвестном направлении. По факту похищения правоохранительными органами Республики Ичкерия начато следствие…