Со скрипом приоткрылась дверь. Мелентьевна просунула в щель голову, повязанную белым платком до самых глаз.

— Егор Саввич, спишь, али нет?

— Чего тебе? — недовольно отозвался Сыромолотов. Он не любил, когда его тревожили во время отдыха. — Уснешь с вами.

— Сморчок пришел, тебя спрашивает.

— Скажи, пусть вечером придет.

— Говорила, да он и слушать не хочет. По важному делу, дескать, и ждать не может.

— По делу, по делу, — передразнил экономку Егор Саввич. — Какие у него со мной дела.

— Не знаю, моего ли ума это. Что сказать-то?

— Выйду сейчас.

Дверь, скрипя, прикрылась. «Надо смазать петли, — раздраженно подумал Егор Саввич, спуская босые ноги с дивана, — ишь как скрипят». Обмахнул полотенцем лицо и зевнул. Черт принес этого Сморчка. Ведь сколько раз говорил: не приходи днем, а он вот опять. После того, как директор прииска устроил допрос старшему конюху, Сморчок переменился. Раболепствие бросил. Обнаглел даже. Егор Саввич пока терпел, но знал, что надолго терпения у него не хватит. Надо этому полоумному указать его место, иначе совсем зарвется.

Неслышно ступая босыми ногами, Сыромолотов подошел к двери и резко распахнул створки. Рассчитывал внезапным появлением смутить Сморчка, но тот даже не шевельнулся. Он сидел не как обычно — в углу, на краешке табуретки, а развалился на стуле, закинув ногу на ногу, выставив рыжий от пыли сапог.

— Сколько раз тебе говорил, — сердито начал Егор Саввич, — не приходил бы днем. Да и ночью без особой нужды…

— А чего? — невозмутимо ответил старик. — Чего хорониться-то? Мы ведь будто приятели.

— Гусь свинье не приятель, не забывай.

— А ежели рассудить, так еще и неизвестно, кто гусь-то.

— Чего! — Сыромолотов вскинул густые брови, обжег Сморчка бешеным взглядом. Тот съежился, забегал глазами по сторонам.

— Да ты не серчай, Егор Саввич, я ведь так просто, к слову сказал.

— То-то. Больно у тебя все просто стало. Знай, сверчок, свой шесток, не то могу тебя туда послать, куда и Макар телят не гонял.

— Ну уж, Егор Саввич, ты уж скажешь, — в глазах старика опять появилась нагловатинка. — Тебе же без Сморчка худо будет. Мы ведь одной веревочкой связаны.

Егор Саввич опешил. Такого раньше он не слыхал.

— Эт-то как понимать прикажешь?

— Где уж нам приказывать, — Сморчок хихикнул в сморщенный коричневый кулачок. — Мы люди маленькие. Понимай, как знаешь.

— Я вот так понимаю, — Сыромолотов чуть не задохнулся от гнева, глаза его налились кровью. Схватив старика за рубаху, он рывком притянул его к себе. Рубаха затрещала. — Я такого не потерплю. С кем, говоришь, забыл? Рука у меня тяжелая: хлопну раз — и дух вон.

Сморчок едва не сполз со стула и каким-то чудом удержался на самом краешке. В глазах у него заметался страх. Торопливо забормотал:

— Ну будет тебе, Егор Саввич, будет. Зачем рубаху-то рвать. Новая почти рубаха-то.

— Плевать мне на твою рубаху и на тебя, — Егор Саввич также рывком оттолкнул старика. — Со мной шутки плохи, запомни.

— Запомню, — отозвался Сморчок, и в голосе его Сыромолотову послышалась плохо скрытая угроза. — Сморчок все помнит. Память, слава богу, у него еще имеется. И тот разговор у директора Сморчок тоже помнит. До самого, что ни на есть последнего словечка. Ты же тогда покривил душой, Егор Саввич, не так разобъяснял директору свою жисть-то.

Так вот почему старик нагло ведет себя. Перемена в его поведении стала видна именно после того разговора. Вот в чем дело-то. Сморчок знал многое о бывшем виноторговце и теперь, видимо, намеревался использовать положение. Ах, ты, вошь несчастная. Ну, погоди… Егор Саввич сумрачно, исподлобья смотрел на съежившегося Сморчка, на его тонкие темные руки, на сморщенное и тоже темное лицо, обрамленное седыми космами. И в чем только душа держится, а туда же, грозить. Для чего такие вот живут? Кому они нужны? Однако лучше пока с ним не ссориться, напакостить может. Вот пойдет и скажет Алексашке: Сыромолотов, мол, не тот, за кого себя выдает. Вот он кто на самом-то деле.

— Ладно, — уже миролюбивее заговорил Егор Саввич, — кто старое вспомнит, тому глаз вон.

— И я тоже говорю. Зачем нам ссориться? Мы еще друг другу сгодимся, — обрадованно подхватил Сморчок. — Ты мой благодетель, Егор Саввич, это я ведь очень даже понимаю.

Старший конюх подошел к шкафчику, достал графин и два стакана. Старик загоревшимися глазами следил за ним. Кадык, выпиравший острым бугром на его жилистой шее, судорожно задвигался. Налив в стаканы настойки, Сыромолотов один придвинул Сморчку.

— Пей, нето.

— Вот это дело, это по-христиански.

С обычной жадностью старик выпил, поискал, чем бы закусить, но на столе ничего не было, кроме тарелки с хлебом, прикрытым вышитой салфеткой. Отломил корочку, понюхал и отбросил.

— Забористая у тебя настоечка, Егор Саввич, аж до кости прохватывает. На чем настаиваешь?

— На разных травках. Сказывай, зачем шел. Деньги, небось, понадобились?

— Оно, конечно, и деньжат бы не мешало. Сам знаешь, какое у меня довольство.

Сморчок оглянулся по сторонам и наклонился к самому уху Сыромолотова.

— Федор Игнатьевич желает повидаться с тобой.

— Тс! — Егор Саввич тоже оглянулся и тоже шепотом: — Да он что, рехнулся? Тут дело такое, комсомольца убили, следователь вот из Златогорска приехал, а он, беспутная голова, свидания назначает.

— Это уж ты ему скажи, Егор Саввич. Я что, мне велено передать, а ты сам решай.

Сыромолотов задумался, глядя в окно. Сморчок украдкой переставил стаканы, заменив свой пустой на полный, и тихонько выпил.

— Где он? — не глядя на старика, спросил старший конюх.

— Да где ж ему быть? В зимовье у Сухого болота. Просил, чтоб сегодня ты побывал. Потому и торопился я, потому и днем пришел. А ты накричал на меня, рубаху вот порвал.

— Не пойду я. Нельзя сейчас.

— Как знаешь, Егор Саввич, как знаешь. Только Федор Игнатьевич ждать будет.

— Тише ты, неровен час, услышит кто.

— Молчу, молчу. Дозволь еще глоточек.

— Пей, — махнул рукой хозяин.

Сморчок трясущимися руками схватил графин, налил в стакан настойку, выпил и опять налил.

— Графинчик-то у тебя, Егор Саввич, вроде как бы волшебный: сколько ни пей, а в нем завсегда настоечка, — и после паузы: — Ежели не пойдешь, тогда мне придется. Надо же сказать человеку.

— Пойду. На вот, — Сыромолотов достал бумажник, перетянутый по середине резинкой, открыл и бросил на стол червонец. Сморчок, как кошка мышь, схватил бумажку, и она исчезла где-то в складках его одежды.

— Ну, я пойду, стало быть, Егор Саввич, — заторопился старик. — Ты не тревожься, я огородами, никто и не углядит.

Выпив налитое заблаговременно вино, Сморчок