Кстати о письмах. Мистер Аллан написал упомянутое письмо в июне 1830 года и до января 1831-го больше пасынку не писал. Хотя Эдгар и сообщал ему о своих успехах (а они были), он не откликался. Тем более не навещал пасынка. Хотя бывал в Нью-Йорке и мог это сделать. «Спровадив» воспитанника, он уже летом начал готовиться к свадьбе и осенью женился. Кстати, и в Нью-Йорке он бывал не по делам, а ездил к невесте. Где там выкроить время, чтобы навестить воспитанника! Тем более что такие визиты хотя и допускались, но не приветствовались руководством академии. И уж подавно не посылал денег, хотя большинству кадетов деньги из дома высылали регулярно.

В последнем обстоятельстве многие биографы склонны видеть очередное свидетельство жестокосердия опекуна. Что ж, может быть, они и правы. Но не следует забывать, что кадет По не только существовал «на всем готовом» (питание, обмундирование, медицинская помощь и т. п.), но ему полагалось и ежемесячное жалованье — 28 долларов. Правда, из них «на руки» он получал только 16, остальные вычитались за стол, постельные принадлежности, стирку и т. п. В принципе по тем временам совсем неплохо. Хотя, например, книги (прежде всего учебники, а они были дороги) он должен был покупать за свой счет. Тем не менее, если переводить оставшееся на современные деньги, это составляло примерно 500 долларов. Правда, если сопоставить масштабы цен, не только книги, но и многое другое обходилось тогда явно дороже, чем сейчас. Впрочем, обмундирование у него было казенное. В отличие от Шарлоттсвилла в академии По в общем-то действительно ни в чем не нуждался. Поэтому едва ли стоит обвинять мистера Аллана во всех грехах.

Хорошими в академии были и бытовые условия. Хотя помещения, в которых обитали кадеты, и назывались казармами, но жили они в комнатах по три-четыре человека. Конечно, поэта, привыкшего и тяготевшего к приватности, данное обстоятельство не радовало. Но, с другой стороны, во время службы в Первом артиллерийском полку он существовал в куда более стесненных условиях.

Но в целом, повторим, новая жизнь ему давалась, конечно, легче, нежели большинству кадетов, от которых он отличался и возрастом, и армейским опытом. Без особого напряжения давались и занятия. Основными предметами на первом курсе были математика и французский, с которыми проблем у По не было: на курсе из восьмидесяти семи кадетов по итогам первого семестра он держал по иностранному языку третью, а по математике — семнадцатую позиции.

Эдгар занимал комнату № 28 Южных казарм. Его товарищами были Томас У. Гибсон, Аллан Б. Магрудер (предположительно) и Тимоти П. Джоунз. В дальнейшем по крайней мере двое из них окончили академию и стали офицерами. Каждый впоследствии оставил собственные воспоминания о соседе. Едва ли их можно считать особенно ценными, ведь написаны они были много лет спустя (Гибсон опубликовал свои в 1867 году, Магрудер в 1884-м, а Джоунз и того позднее, глубоким старцем — в 1904 году), и, конечно, не только посмертная слава поэта, но и его посмертная репутация, безусловно, не могли не повлиять на них. Куда интереснее в этом смысле слова однокурсника По — Дэвида Хэйла, сына упоминавшейся выше миссис Сары Хэйл. В феврале 1831 года он писал матери:

«Я поговорил с мистером По о том, что ты мне написала, и тебе, возможно, будет интересно кое-что узнать. В свое время он убежал из дома своего приемного отца, очень богатого виргинского джентльмена, чтобы отправиться в Южную Америку, а затем в Англию, где окончил колледж и получил степень. Затем он вернулся в Америку снова и записался рядовым в армию, но, движимый солдатским честолюбием, решил сделать армейскую карьеру, добился назначения в кадеты и минувшим июнем поступил в академию. Здесь его считают человеком весьма одаренным, впрочем, его любовь к математике очень странна для поэта».

Оставим пока без внимания «странную для поэта любовь к математике» (об этом мы еще поговорим). Но нет сомнения в том, что Хэйл общался с По. И, как многие другие, стал жертвой его мистификаций. Если мы заглянем в воспоминания Гибсона, Магрудера и Джоунза, то и здесь встретим те же (с вариациями) истории о дальних морских странствиях, полученном в Англии высшем образовании и т. п. Видимо, не всему из того, что рассказывал о себе По, Хэйл поверил. Во всяком случае, он не сообщил матери о циркулировавших в академии толках, что тот внук генерала Б. Арнольда[99], не поведал и о других фантастических подробностях из жизни своего однокашника.

Совершенно очевидно, что По распускал о себе слухи сознательно. Для чего это было ему нужно? И здесь — никакой загадки. Очутившись в чуждой для себя среде, которую составляли люди большей частью весьма имущие (в письме отчиму он упрекает его: «…вы отправили меня в Вест-Пойнт нищим, с теми же трудностями по вашей милости прежде я столкнулся в Шарлоттсвилле»[100]), принадлежавшие к самой привилегированной части общества (среди кадетов было немало потомков «славных» фамилий — генералов, героев революции и Войны за независимость), он не мог согласиться на свою «второсортность», но стремился отстоять себя как личность, как человека, которого нельзя не уважать и которым нельзя не восхищаться. Отсюда и причудливые апокрифы, отсюда же сатирические стишки и пародии на господ наставников-офицеров и на порядки академии. Они пользовались большой популярностью и письменно и устно расходились среди кадетов[101].

Вполне резонен вопрос: а как складывались отношения Эдгара По с другими кадетами? Анализ воспоминаний его соучеников указывает, что едва ли он пользовался всеобщей и безоговорочной любовью. Были среди них те, кто считал, что он — пользуясь известным английским речением — «не тот человек не в том месте» (the wrong man at wrong place). Находились и такие, кто спустя годы утверждал: «Он был никчемный парень, очень эксцентричный, предпочитавший решению уравнений сочинение стишков»[102]. Но большинство из тех, с кем Э. По был знаком, относились к нему с симпатией и уважением. Едва ли не единственный из сокурсников, он избежал повышенного внимания к своей персоне со стороны кадетов старших курсов («дедовщина», как понимают люди искушенные, вовсе не изобретение Российской армии — любая армия держится на внеуставных отношениях). Значение имели, конечно, возраст и армейский опыт, внесли свою лепту слухи, что ходили о нем (не без участия, как мы помним, нашего героя) по академии, вероятно, свою роль сыграла и поэтическая одаренность. Ведь не случайно, когда он вознамерился издать сборник стихотворений, на будущую книгу подписались (и внесли плату) более сотни кадетов.