Пока я это писал, я вдруг вспомнил, что меня очень волновала лошадь. Помните? Лошадь. Которая тащила канареечно-желтую повозку. Я помню, как думал в детстве, что все остальные животные умеют говорить и могут не ходить на работу, в отличие от моего папы, а лошадь работает за всех и не разговаривает. Это чувство было на самом деле идеальным социализмом. Так я прописался в местной библиотеке и добывал себе новые читательские билеты, как только появлялась книга, которую я хотел прочитать.

Я читал всё.

Возникла своего рода цепная реакция. Одна книга отсылала меня к другой, я читал ее и переходил к следующей, без всякого порядка, метода или плана, кроме плана прочитать всё на свете. «Рабочих и бедняков Лондона» Мэйхью я читал одновременно с «Муми-троллями» Туве Янссон и читал с одинаковой, так сказать, мысленной интонацией.

Что-то я считал полной ерундой, возможно, так оно и было, но у меня складывалась какая-то система. Книга о Шелковом пути – мне понравилось название – привела к истории, которую мы не учили в школе. Не потому, что у нас были плохие учителя. Просто никто не подумал, каким на самом деле должно быть образование. Помню, что в школе мы проходили Хлебные законы, но слабо представляю, в чем была их суть. Зато я помню, что они были ошибкой правительства, а пострадали бедняки. С тех пор ничего не изменилось! Но настоящая история – история, которую должны знать все, – возникновение земли, пляска континентов, путешествия человечества, развитие науки – всё это почти не упоминалось в школьной программе. Зато, к счастью, этого было полно в библиотеке, благослови ее Господь.

Библиотечное образование походило на складывание огромного пазла научной фантастики, истории и палеонтологии. Я воспринимал их частями одного целого. В холистическом смысле слова так оно и было.

Еще один прорыв произошел, когда в двенадцать лет я познакомился с букинистическими магазинами. Там оказались книги, которые уже не попадали на библиотечные полки. Моя родная библиотека в Беконсфилде была отличной новой библиотекой с отличными новыми книгами. Но папа сказал мне, что в деревне Пенн есть букинистический магазин. Туда можно было доехать на велосипеде, хотя сложновато ехать на велосипеде, когда на руле висят две набитые сумки с книгами. Это был восхитительный книжный магазин. Там я узнал, что такое юмор.

Я выбрал простой путь, хотя чаще всего он оказывается не так уж и прост. Ради удовольствия я прочитал все комплекты журнала «Панч» с тысяча восемьсот сорокового года по середину девятьсот шестидесятых. Зачем? Ну уж не для того, чтобы научиться писать юмор. Просто смеха ради. Тем не менее урок я получил, потому что читал лучших сатириков и юмористов столетия, включая Марка Твена и Джерома К. Джерома. Мне кажется, что оба они писали похожим лаконичным стилем, хотя их разделял океан. Джеффри Уилланс и Рональд Сирл восхитили меня своим циклом о Молсуорте. Вы его не знаете? Лучший на свете школьный юмор. «Далой школу», «Как нащет атомов», «Как стать крутым» и «Снова за решетку». Потом я начал поглощать колумнистов. Бичкомбера, Патрика Кэмпбелла, Роберта Робинсона и не в последнюю очередь, совсем не в последнюю, Алана Корена – пожалуй, лучшего из них, если говорить о юморе наблюдений.

Я читал всё это, будучи, по меркам конца пятидесятых, еще ребенком. Делая это ради удовольствия, я изо всех сил давил на педаль роста. Я выяснил, что юмор должен быть актуальным. Читая заплесневелый «Панч», я путем осмоса впитывал темы, проблемы и даже речевые паттерны тысячелетия, что для писателя равносильно банковскому вкладу. Я не искал идей, техник, или – жуткое слово – советов. Я просто впитывал. Наверное, это делают все писатели, каждый по-своему. Сложно представить писателя, который не был сначала читателем. Меня поражало открывшееся мне богатство. Я учился у мастеров и думал о том, чему научился. Тогда я об этом даже не знал, но дьявольская мельница уже начинала перемалывать содержимое моей головы. Через некоторое время из нее высыпался писатель, но, как и любая мельница, она нуждалась в дунсте (а если вы не знаете, что такое дунст, выясните! В конце концов, вы же ученые!).

Особенно меня впечатлила способность Алана Корена передавать манеру разговора обычного растерянного англичанина. И еще тех, кого мы называем рабочим классом. Я это знал, потому что моя лондонская бабушка любила брать меня на рынок. Каждый пекарь, зазывала, продавец, торгаш, кондуктор и даже сама бабушка говорили диалогами из Корена. Чудесный был человек.

Помню интересный спор с мамой, после того как бабушка рассказала мне, что можно понять, куда идет автобус, потому что название написано спереди. Мама рассказывала мне греческие мифы и упомянула первый марафон, который пробежал Фидиппид. Как знает каждый школьник, он бежал из Марафона в Афины. Я помню, как предъявил маме веский аргумент – раз он бежал в Афины, выходит, пробежал он афины, а не марафон, потому что совершенно очевидно, что так бы оно и было, работай он в лондонском транспорте. Этот аргумент моя мама снисходительно приняла, не надрав мне уши.

Все та же дьявольская мельница, ответственная за мое постоянное удивление, сделала так, что расписание, по которому мои работающие родители ходили в отпуск, привело к тому, что в среднюю школу я тоже пришел с опозданием на один день. И это был тот самый день, когда, если вы внимательно читали, происходит всё важное. Нет ничего хорошего в появлении во второй день, потому что он не первый. В этот день рассказывают только те вещи, которые принято рассказывать во второй день. И снова это ощущение: «Все вокруг знают что-то, чего не знаю я».

Судя по всему, в первый день была раскрыта тайна алгебры. Позже я буду мечтать, что смогу разгадать алгебру и покорить мир, но десять лет назад мой друг Йен Стюарт, профессор математики в Уорвике, сел рядом со мной после ужина в университете и набросал на салфетке простые и очевидные объяснения квадратных уравнений. На лбу у него блестел пот. Я отреагировал философским эквивалентом слова «э-э-э-э». (Между прочим, мне пришлось обучить распознавание речи слову «э-э-э». Да, я научил компьютер быть глупым. Неплохое занятие для дождливого дня.)

Я снова привык быть середняком и делал ровно столько домашних заданий, сколько требовалось для выживания. Не больше. Настоящее образование происходило в библиотеке, при помощи научно-фантастических книг, которые я поглощал, как конфеты. Это было удивительное время рассвета космической эры, но, к сожалению, моим единственным надежным источником первоклассных подержанных американских журналов был магазинчик под названием «Маленькая библиотека», занимавший какую-то халупу во Фрогморе, Хай-Уиком. Симпатичная пожилая леди распространяла радость, порой угощала меня чаем и торговала порнографией. Но, чтобы оправдать название магазина и иметь возможность выставить что-нибудь на витрину, она продавала приличную научную фантастику и фэнтези из картонных коробок, стоявших под, так сказать, розовыми полками, которые меня тогда еще совершенно не интересовали. Как можно поднять взгляд, если перед тобой лежит еще не читанный Брайан Олдисс, что-то из Гарри Гаррисона и третья книга «Городов в полете» Джеймса Блиша. Я глотал все эти книги и сделался постоянным покупателем. Дважды в неделю мне была гарантирована чашка чая, после которой я покидал магазин с раздутым ранцем – к изумлению прохожих, явно не подозревавших о моей фантастической добыче.