— Да. Они высылают группу эвакуации. Когда прибудут, не уточнили.

— Монгол, давай наружу! — распорядился Глеб. — Через час Славка тебя сменит. Все, нас не отвлекать.

Антрацит проводил взглядом Монгола, затем обернулся и спросил:

— Приступим?

— Прямо тут?

— А зачем тянуть? Оборудования достаточно. Мы вполне справимся.

— Ты как-то особенно относишься к Максу. Что вас связывает?

— Однажды он спас мне жизнь.

— И ты считаешь, он будет признателен, когда очнется?

— Не знаю. Но он пришел ко мне за помощью.

— Достаточно. — Глеб внезапно вспомнил капитана Баграмова, которого имплантировал в Сосновом Бору. Та ситуация, если судить беспристрастно, выглядела еще хуже, безнадежнее… — Не будем терять время. — Он подошел к Максу, встал у изголовья кресла. — Я оперирую, ты страхуешь.

Антрацит молча включил кодировщик и излучатель.

Полуостров Казантип. Цитадель Ордена Сталкеров…

Командор Хантер медленно прохаживался по длинному узкому помещению информатория. В объеме голографических экранов, расположенных вдоль стен, отображалась видеоинформация, полученная через мью-фонную сеть. В основном сюда транслировались данные со стационарных устройств слежения, контролирующих подступы к Цитадели.

Командор остановился, глядя на панораму высохшего, ушедшего сквозь трещины в земной коре Акташского озера. Оставшаяся на его месте впадина густо заросла металлорастениями, система активного распознавания целей прорисовывала на фоне металлокустарников контуры крупных техномонстров, они мирно паслись в границах энергополей.

На соседней группе экранов был виден берег Арабатского залива; вдалеке, где серое небо сливалось со свинцовыми водами, протянулась цепочка смерчей, напитывающих влагой формирующийся у границ Барьера грозовой фронт.

Двадцать дней.

Двадцать дней полной неизвестности, тягостного ожидания, в котором тонули все иные мысли и заботы.

Командор обернулся.

— Аргел, докладывай. Что удалось выяснить? Есть что-то новое о Дарлинг?

Приор занимался расследованием катастрофических событий, потрясших Пятизонье несколько недель назад. Утром он вернулся из Пустоши, но, судя по всему, добрых известий не принес.

— Нет. Зона тамбура плотно контролируется военными. Бункер, найденный Титановой Лозой, по-прежнему блокирован силами спецназа. Мне удалось поговорить со сталкерами, пережившими ракетный удар, обе пульсации и зачистку. Корень — вольный мнемотехник, утверждает, что о готовящемся ударе по Пустоши их предупредил некто Аскет.

— Что за Аскет? Подробнее!

— О нем известно очень мало. Появился в Пустоши несколько месяцев назад, работал на Митрофана — торговца, обосновавшегося в Трущобах. Последнюю информацию об Аскете передал Апостол. Они с Саидом искали следы Баграмова, по наводке Митрофана вышли на сталкера, который подходил под описание, но нагнать его не успели.

— Что говорят выжившие сталкеры?

— Корень характеризует Аскета скупо: молчаливый, наблюдательный, но, мягко говоря, странный. На имплантах — клеймо Ордена. О себе ничего не рассказывал. Незадолго до удара появился в лагере вольных старателей, принес несколько активных устройств точного наведения. Сказал, что подобрал их у основания построек техноса. Собственно, его появление и найденные устройства, о которых он сообщил по мью-фонной сети, спасли жизни многих сталкеров, оказавшихся к моменту ракетно-бомбового удара на территории Пустоши.

— Клеймо Ордена? — Хантер вывел на экран изображение, где капитан Баграмов был снят Приором Глебом сразу после имплантации.

Аргел взглянул на снимок, затем, действуя мысленно, через чип мью-фона разделил пространство воспроизведения на два оперативных окна.

— Вот изображение, считанное с расширителя сознания Корня. — Во втором окне появился стоп-кадр, на котором можно было различить лицо худого сталкера, облаченного в легкую, изрядно потрепанную экипировку. — Это Аскет.

Хантер некоторое время внимательно изучал оба снимка, сопоставляя их, затем добавил третье изображение, найденное во взломанных базах данных Министерства обороны России.

— Что думаешь, Аргел?

Приор не спешил с выводами.

Казалось, на снимках запечатлены три разных человека. Офицер в форме спецназа Военно-космических сил смотрел спокойно и уверенно, на втором изображении, сделанном Приором Глебом сразу после экстренной имплантации, глаза Баграмова были закрыты, лицо носило следы жестокой, но неизбежной операции, серебристое пятно обширного поражения дикой колонией скоргов протянулась от скулы к виску, стягивая кожу, искажая черты. Третий снимок запечатлел худого, жилистого сталкера, его глаза смотрели холодно и пристально, ракурс съемки оставлял желать лучшего — металлизированное пятно не попало в кадр.

Аргел обработал данные, задействовав сканеры, пропустив все три снимка через кибернетический расширитель сознания, затем сравнил полученный результат с собственными ощущениями и выводами.

— Думаю, на третьем снимке также запечатлен Егор Баграмов, — наконец произнес Приор. — Сильно изменился, похудел, но все же — это он.

— Значит, Апостол и Саид были правы — капитан не погиб в Сосновом Бору?

— Да. Восстанавливая картину событий в Пустоши, нельзя сбрасывать со счетов показания Питерских проводников. Они утверждают, что к зоне тамбура их вывели Апостол, Саид и еще один сталкер, которого адепты называли между собой «Егором». Мы еще работаем с последним сообщением Титановой Лозы, оно сильно искажено помехами, но уже понятно, что речь в нем идет о найденном подле атомной станции бункере, древнем машинном зале и неких документах за подписью профессора Сливко, которые изъял из сейфа Апостол. Передача данных велась за пять-шесть минут до пульсации. Логично предположить, что адепты все же разыскали Баграмова и сумели встретиться с Лозой незадолго до попытки техноса включить древнюю аппаратуру.

— Вопрос: куда исчезла группа? — Хантер, терзаемый мрачными мыслями, не находил себе места.

— В бой с военными они не вступали. Я поговорил с одним из офицеров коалиционных сил. Его подразделение зачищало зону тамбура Пустоши. Бойцы спецгрупп столкнулись лишь с остаточным сопротивлением «изделий техноса». Тел сталкеров подле атомной станции обнаружено не было, хотя там каждая пядь земли буквально кричит о жесточайшей схватке, кипевшей перед самой пульсацией. То же самое докладывала и наша разведка.

Хантер тяжело кивнул.

Надежда умирает последней…

Чувства, терзавшие командора, выжигали разум и душу. Дарлинг была ему больше чем приемная дочь. Она — как лучик света в кромешном мраке аномальных пространств, как трепетное пламя не гаснущей под порывами ветра свечи освещала сумерки сознания, давала силы продолжать борьбу, но об этом Хантер не говорил никому, даже ближайшим соратникам.