— Ты о чем задумался? — спросила Дашенька.

Глаза у нее горели — мы вышли в коридор, под потолком которого тянулись рядком маленькие яркие лампочки. Вот глаза и отражали их.

Когда мы проходили мимо кабинетов бухгалтерии, Дашенька вдруг спросила:

— А мы еще встретимся?

Вместо ответа я поцеловал ее. Так обрадовался. Не ожидал этих слов. Но этот поцелуй был скорее нежным, чем страстным. Вы понимаете разницу?

— Погоди, — сказала Даша. — Кто-нибудь обязательно пойдет мимо.

— Ну и пускай! — Мне в тот момент и в самом деле было все равно. Я бы не испугался и самого Григория Сергеевича.

— Я скажу Марии Тихоновне, что выбрала тебя в свои мужья, хорошо?

— Погоди, — попросил я.

— Ты не хочешь?

— Я очень хочу. Но я ведь тоже не совсем себе принадлежу. И нам могут запретить встречаться.

— Я очень сильно попрошу!

— Твоя Мария Тихоновна моему доктору — не указ.

— Ты уверен?

Она даже остановилась посреди коридора.

— Боюсь, что так.

— Значит, я не смогу выбрать тебя? Тогда мы убежим отсюда.

— Куда?

— Туда, где можно быть со своим любимым человеком.

— Я не знаю такого места.

— Ваня, дорогой. — Она стала сразу куда старше и мудрее меня. — Мир не заканчивается этой клиникой. А мне кажется, что ты всю жизнь прожил здесь, не выходя на улицу. Люди летают на Луну, кидают бомбы, изобретают компьютеры, а ты сидишь здесь и чего-то ждешь. Ты ведь даже не рассказал, для чего готовили твой клон. Неужели просто так? Никто не живет просто так. У каждого человека есть цель. Даже если ему кажется, что цели нет. Но от тебя зависит очень многое, правда?

У нее была такая милая для меня манера, совсем как у англичан, задавать одним словом вопрос в конце фразы. «Правда?» — говорила она.

— Мне хочется, чтобы ты меня целовал. Видишь, какая я искренняя? Я тебе честно скажу, только не смейся, мне очень хотелось там, на кровати, чтобы ты все сделал, что хотел сделать… Да не красней ты, умоляю! Но я не могла тебе позволить потому, что сама еще не решила, и еще потому, что я очень обязана всем, даже жизнью, Марии Тихоновне. Я не могу обмануть ее доверия. Но я смогу переубедить ее, если она приготовила для меня другую участь.

Мне хотелось сказать: «Голубушка, девочка, твоя участь куда хуже, чем тебе кажется. И это не выбор мужчины, а выбор жизни или смерти».

— Сколько вас в клоне? — спросил я.

— Десять, — сказала Даша. — А почему ты спрашиваешь?

— И всегда было десять?

— Нет, сначала было пятнадцать. Пятеро уже устроили свою судьбу.

— Ты их видела после этого?

— Это же невозможно! Они в других городах и даже странах. Давай говорить о нас, а не о других.

— Я просто думал, где тебя искать, если тебя отдадут замуж в Австралию?

— Это шутка?

— Шутка.

— Ты слишком часто шутишь. Иногда я даже не представляю, верить тебе или нет. Ну, что ты придумал?

— Скажи, когда вы будете в следующий раз в бассейне?

— Сегодня среда? Значит, в субботу.

— Я не дотерплю!

— Еще как дотерпишь, — возразила Дашенька. — Но попрошу ни с кем больше на свидания не ходить.

— Слушаюсь, мой женераль!

— Я могу быть ужасна.

— Я чувствую.

— Можешь меня поцеловать.

— А обнять можно?

— Ваня, ну кончай свои шутки!

И мы целовались еще минут десять или двадцать, хорошо еще, что все ушли из бухгалтерии.

Глава 7

Когда я проходил мимо хирургии, мне захотелось снова взглянуть на того человека, но я не успел этого сделать, потому что в коридоре меня поймал доктор Блох.

— Ну, ты молодец! — сказал он с улыбчивой угрозой. — Все с ног сбились — куда делся наш активист?

— Почему сбились?

— Кто-то не явился на ужин, при условии, что наши апартаменты куда как уступают Тауэру, никуда в них не скроешься. А вот ты скрылся.

Блох засмеялся.

Я боялся его куда больше, чем Григория Сергеевича. Вернее, главного врача я не боялся, а уважал. А Блох был недобрым.

— Ты хочешь, чтобы к тебе приняли меры? — спросил Блох. — И жить торопимся, и чувствовать спешим.

— Я в бассейн ходил, — сказал я. — В бассейн.

— Купался? Без плавок?

— Я смотрел. На девушек смотрел.

— И чего увидел? Вернее, кого увидел?

Я постарался не бояться. Я спросил, как будто ни в чем не был виноват:

— А где Григорий Сергеевич?

— Он давно тебя хватился. Иди в кабинет… А когда я отошел, он повторил с издевкой:

— На девушек смотрел… Эстет!

Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил — лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть — как получится.

Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.

— Голубчик, — сказал он. — Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?

— Любой человек живет точно так же, — сказал я, словно говорил не я, а кто-то втрое умней. — Начнется землетрясение…

— Не люблю философов, — сказал Григорий Сергеевич.

— Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?

— Излишняя информация.

Он закурил. Он курил через длинный металлический мундштук — в этом мундштуке было нечто старомодное и неестественное, словно лорнет.

— Ты лишил ее невинности на койке в пустой палате? — спросил он.

— Я никого ничего не лишал.

— Жаль, — сказал доктор. — Значит, тебя плохо учили.

— А кто тот человек в палате?

— Палата пустая.

Мы говорили о разных палатах.

— Это не маршал Параскудейкин.

— Я его не знаю в лицо. Мой доктор врал. Почему?

— Но спутать невозможно!

— Генерала сразу же увезли в центральный госпиталь Министерства обороны.

У его сигарет был особенный дурманящий запах. Григорий Сергеевич не курил вне своего кабинета.

— Надо будет взять тебя ко мне на дачу. Ты ведь никогда не ходил по грибы?

Я пропустил его слова мимо ушей.

— Позвольте мне видеться с Дашей, — попросил я.

— Сомневаюсь, что это разумно.

— Даже если мне суждено пожертвовать собой…

— Не преувеличивай своей роли. — Григорий Сергеевич пустил душистый дым мне в лицо, даже голова закружилась. — Ты ведь орудие справедливости.

— Но пока я жив, я могу любить, — взмолился я.

— Ты хочешь слишком многого. Ведь и ей никто не позволит играть с тобой в любовь.

— Я не согласен, — сказал я.

Я сдерживался, потому что не смел объявить доктору войну. И не был уверен, что меня поддержат братья, Вернее всего — нет.

— Я прошу вас, подумайте еще. —