– Возможно. Но теперь уже и не важно… Ну что, будем прощаться? Только я не знаю, как… Первый развод, опыта мало.

– Может быть, прощальный секс? У тебя есть комната отдыха?

– Ты серьезно?

– Тебя что-то смущает? Официально мы еще муж и жена.

– Извини. Ничего не получится. Появился один нюанс…

– Как ее зовут?

– Не важно. Я не хочу ей изменять… Раз уж ты сама пошла на разрыв – теперь не хочу.

Ирина долго и испытующе смотрела на него. И вынесла вердикт:

– По-моему, ты врешь. Экспромтом. Никого у тебя нет. Так, чтобы надолго, – нет. Ночь, или две, или неделя… Но связать с тобой жизнь… Только одна такая дура нашлась. Да и та поумнела.

– Не хочешь – не верь. Но я сегодня поеду домой. И проведу ночь с женщиной, с которой хочу провести оставшуюся жизнь.

– Мне кажется… Впрочем, ты прав. Уже не важно. Прощай.

– Так говорят мертвецам. Живым говорят: до свиданья.

Она встретилась с ним взглядом. Выдержала паузу и повторила с нажимом:

– Прощай.

Дверь закрылась. За ней и за прошлой жизнью. Каблучки звонко цокали по коридору. Молодые офицеры, он был уверен, смотрели ей вслед. И завидовали Несвицкому.

Рабочий день давно закончился. Он прошел к сейфу. Забрал оттуда все, что хотел увезти на Елизавету, – и все поместилось в карманы мундира. Ирина угадала: вещи уже отправлены. И домой он не собирался. Собирался поработать еще, подремать в комнате отдыха, – и в космопорт.

Но передумал. Посмотрел на часы, отправился к пси-дешифровщицам. Там как раз в это время сменялись дежурные.

Сменились… И возле сдавшей дежурство девушки уже нес вахту розовощекий корнет – высокий, явно выросший на одной из планет с пониженной гравитацией. Несвицкий устремил на него задумчивый взгляд. Попытался передать мысленный посыл: или ты сам исчезнешь, или получишь срочное задание. Вдалеке. И надолго.

Корнет попался понятливый. Исчез сам.

Он пытался вспомнить, как зовут девушку. Сашенька… Не красавица. Или Варенька? Про таких говорят: милая… Кажется, Катенька…

Точно, Катенька Мартьянова. Стоп… Мартьянова… Ну да. Был слух, что она влюблена в него, в Несвицкого… Безответно влюблена. Забавно…

– Чем ты занята сегодня вечером?

Она улыбнулась. Улыбка делала ее красивой. Почти.

– В общем-то ничего не планировала… Сверхурочная работа? Или…

– Или. Поехали ко мне. Если хочешь. Утром я улетаю, надолго.

– И что мы будем у вас делать?

Он не хотел лгать. Он устал сегодня от лжи. И сказал правду:

– Разопьем бутылку шампанского. Потом разденемся и ляжем в постель. Если хочешь.

– Хочу, – сказала она столь же честно.

Эта была правда. Голая правда. И какая-то… В общем, правде лучше не раздеваться.

Поехали на такси, а не на служебной машине, во избежание сплетен. По дороге целовались, и не только. Она перешла на «ты». У нее была маленькая упругая грудь. Мелькнула шальная и глупая мысль: а вдруг и вправду…

Она шепнула, что любит. Ждала ответа. Он ответил поцелуем.

Дома было, как он сказал. Только одной бутылкой дело не закончилось. Ему хотелось напиться, но крепких напитков в баре не оказалось. Добавляли опять же шампанским. Вторую пили в кровати, в перерывах между любовью. Между условной любовью… Третью он и начал, и добил один, она лишь пригубила.

Шампанское подействовало. После второй бутылки любовные игры показались почти настоящими. Происходящими от любви. После третьей он соврал, что она ему очень нравится. Она сделала вид, что верит. Он предложил поехать с ним на Елизавету. Она отказалась, даже не изобразив раздумья. И сказала, что сейчас докажет свою любовь другим способом. Способ был приятным и не требовал усилий с его стороны. Но ему уже не хотелось. Она была настойчива и добилась своего. Потом уснула. Удовлетворенная, если не притворялась. Он не спал, глядел в темноту. Было мерзко. Нет, даже не мерзко… Хуже. Было никак.

Потом он уснул, не заметив.

Снился хултианин, мнаэрр Гнейи. Рассказывал об особенностях хултианского секса. Особенности были на диво скучными, но мнаэрр по ходу рассказа много смеялся. Он подумал, что впервые слышит смех хултианина. Смех был противным.

Проснувшись, он позабыл, как ее зовут. Вспоминал минут десять, вспомнил. Когда она проснулась, он сварил кофе, принес в постель. Говорили о чем-то, все слова звучали фальшиво. Она спросила, сколько у них времени, и сказала: успеем. Успели… Было совсем фальшиво.

Вышли вместе. Она предложила проводить. Он согласился, слегка удивившись.

Распрощались в космопорте, у пункта проверки документов. Поцеловались, но как-то официально, мазнув губами по губам. Она соврала, что будет ждать. Он соврал, что вернется. Оба знали, что оба врут.

Черта на полу отделяла Новый Петербург от экстерриториальной зоны. Он шагнул за черту. Она осталась. Он шел к челноку налегке, без ручной клади. Сбился с ноги… Остановился. Все было не так. Все было неправильно.

Обернулся: она не ушла, так и стояла у черты. Вернулся бегом. Увидел ее слезинку. Одну, маленькую. Сказал:

– Если вдруг… Если вдруг получилось…

Она не спросила, что должно было получиться… Ночью они не предохранялись. Бессмысленно, учитывая частоту зачатий на Эридане. И крайне невыгодно, учитывая размеры детских пособий.

– Тогда свяжись, – продолжал он. – По нашей связи, только когда скажешь оператору: Елизавета, Несвицкий, добавь: «три семерки», не «семь-семь-семь», именно «три семерки», тогда соединят.

– Хорошо, я свяжусь.

Она улыбнулась, улыбка делала ее по-настоящему красивой. И добавила:

– Свяжусь, если получилось.

Это означало: никогда с вероятностью девяносто девять и сколько-то там еще после запятой…

Его поторапливали, посадка заканчивалась.

Он сказал:

– А если не получилось… И если ты вдруг… Глупо, конечно… Но если, то свяжись.

Не часто ему доводилось столь невнятно формулировать мысли…

Но она, кажется, поняла. И, кажется, даже поверила.

Улыбнулась:

– Если – то да.

В челноке его вновь посетила шальная мысль: а вдруг… И не показалась такой уж глупой.

3

Они стояли на узком плоском выступе скалы, будь тот чуть ровнее, весьма бы напоминал козырек над подъездом, кем-то и зачем-то обкусанный с одного края. Под ногами, метрах в пяти или шести, слабо рокотал прибой, над головами – несколько метров крутой скалы, местами даже отвесной, но спуститься или подняться, цепляясь за неровности, можно. По крайней мере, Славик и Лера спустились.