«Пронзающий»… Эсминец, погибший год назад. Поврежденный, выходивший из боя, – и получивший прямое попадание в момент вхождения в гиперпространство… Редчайший случай – вероятность один к миллиону – но все же произошедший. Тысячную долю секунды спустя ракета мятежников пронзила бы пустоту, оказавшуюся на месте исчезнувшего корабля. А случись попадание на тысячную долю секунды раньше – остатки и обломки «Пронзающего» остались бы в нашей реальности. Но произошло то, что произошло. И обломки теоретически могли оказаться в любой точке Вселенной, а могли, опять же теоретически, не оказаться нигде… На практике же проблему подрыва кораблей в момент входа в гиперпространство не изучал никто.

Находка шлюпки с погибшего таким образом эсминца – событие, конечно же, незаурядное. Но созданная флотом завеса секретности могла объясняться лишь одним, по разумению Несвицкого.

– Живых в шлюпке, разумеется, не было… – сказал он полуутвердительно.

– Совершенно верно, – подтвердил контр-адмирал. – Семь мертвецов. Пятеро людей и…

Он выдержал многозначительную паузу.

– …И двое хултиан, – уверенно завершил фразу жандарм.

– Да. Двое хултиан. Вы понимаете, какой козырь нежданно-негаданно оказался в наших руках?

– Понимаю…

Непосредственного участия в боевых действиях союзники не принимали, никогда их раненые не попадали в имперские госпиталя, а убитые – к имперским патологоанатомам. Разумеется, осторожные негласные обследования проводились, и наверняка не только Корпусом. Но результаты были скромны: внутренние органы хултиан в общем и целом соответствуют человеческим, хотя имеются отличия. Но биохимия, цитология и генетика их организмов – тайна за семью печатями.

Вивисекция… Вообще-то вивисекция производится над живыми организмами, но не стоит придираться к словам монарха… Наконец-то появился шанс узнать, чем вызвано невероятное анатомическое сходство хултиан с людьми. Случайность? Проявление каких-то неведомых пока законов эволюции? Или…

Несвицкий стоял и не мог дождаться, когда же стекут остатки воды из шлюзовой камеры.

Как вскоре выяснилось, он не ошибся в своих предположениях, – секретный объект флота весь, целиком и полностью, был укрыт в толще острова. Вполне вероятно, что имелись здесь сухопутные выходы наружу, и наверняка вели туда вентиляционные шахты, но ни единого окна, позволяющего узреть окрестные виды, жандарм не обнаружил за время путешествия по коридорам и помещениям базы. Даже самого простенького иллюминатора не оказалось.

Ощущение многометровой каменной толщи над головой Несвицкого не угнетало. Клаустрофобией он не страдал.

Изумляло другое – полное, абсолютное безлюдье. Никто по прибытии их не встречал, ни единый человек не встретился за время достаточно долгого пути. Никакого сравнения с памятной джамп-базой, многолюдной и буквально напичканной внутренней охраной. Здесь функции охраны целиком и полностью были передоверены электронике. Однако Несвицкий сомневался, что хоть кто-то живой наблюдает в пультовых за экранами. Учитывая уровень секретности, контр-адмирал мог под любым подходящим предлогом вывезти почти весь персонал с объекта.

Но ведь для вскрытия и полноценного глубокого исследования одной лишь аппаратурой, пусть самой «умной», не обойтись, непременно понадобятся специалисты, не один и не два… Как Мезенцев планирует обеспечить их молчание? Ответ даже не зависит от результатов исследования – сам факт его проведения должен остаться государственной тайной высшего уровня.

…Над телами хултиан колдовал не один человек, и не два, – добрых три десятка. Два патологоанатомических стола были установлены в центре весьма обширного зала, а вдоль стен стояли лабораторные и приборные столы, шкафы с прозрачными дверцами, стойки с аппаратурой самого разного назначения. Ничего общего с обычным секционным залом – здесь были собраны воедино, в одном помещении, все лаборатории, необходимые для самого тщательного исследования. Несвицкий почти не сомневался, что эта гиперлаборатория собрана под одну-единственную задачу и будет демонтирована по миновании надобности.

За процессом сквозь огромную стеклянную стену зала наблюдали пятеро. МИД представлял фон Энквист (двоюродный брат погибшего в боях за Елизавету командира эскадры легких крейсеров), – с ним Несвицкий был знаком, но шапочно. Наука выступала в лице академика Казанцева, известного генерал-майору лишь по упоминаниям в прессе, лично встречаться до сих пор не доводилось.

Пятый резко диссонировал с остальной четверкой – и внешне, и по чину и служебному положению. Некто Криков – невысокий, худенький, невзрачный, и дослужившийся всего лишь до титулярного советника, – правда, не где-нибудь, а в Личной канцелярии Императора. О существовании этого персонажа Несвицкий до сего дня не подозревал. Все правильно, тайное «око государево» должно быть как можно менее заметным.

Любопытно, что армейские разведка с контрразведкой, и юстиция, и Второй отдел Главного штаба, и КВС, и все прочие силовые структуры не представлены никем.

Еще более любопытной показалась Несвицкому пластика движений специалистов и лаборантов, работавших в зале у столов и аппаратных стоек. Очень уж она напоминала «живых бомб» фон Корфа, причем в те моменты, когда загипнотизированные подчинялись исключительно воле своего кукловода. Похоже, флотские церемониться не намерены и запросто применяют свою секретную разработку не только к врагам…

Задавать вопросы Мезенцеву на эту тему жандарм не стал. Но решил отправить обстоятельную аналитическую записку о «живых бомбах» руководству Корпуса. Кто знает, какие плоды прорастут из такого семени, угоди оно в недобрые руки… Инцидент на борту «Святой Ольги», едва не прикончивший Несвицкого, лучшее тому подтверждение.

…Исследование продолжалось уже третий час. Разумеется, наблюдатели из-за своей стеклянной стены подробностей разглядеть не могли. Но промежуточные результаты выводились на большой экран, стоявший перед академиком. А уж тот растолковывал остальным, стараясь употреблять как можно меньше высокоученых терминов.

– Клеточные мембраны аномально утолщены в сравнении с человеческими… – задумчиво басил Казанцев. – И строение эпителия… хм… толстокожи эти господа, еще как толстокожи… Гораздо менее чувствительны к боли, чем мы. И гораздо лучше переносят жару и холод.

– Насколько отличия остаются в рамках девиаций, допустимых для хомо сапиенсов? – спросил неприметный Криков, ничуть не тушевавшийся в присутствии более именитых коллег.

Это был далеко не первый его вопрос, и во всех содержался один и тот же подтекст: люди перед нами или нет?

Причиной такой настойчивости могло оказаться личное и вздорное убеждение титулярного советника, основанное единственно на внешнем сходстве. Но Несвицкий предпочел думать иначе: у Крикова имеется некая информация, остальным неизвестная. Потому что дураки, и даже просто вздорные люди в Личную канцелярию не попадают.

Академик ответил после паузы, занятой созерцанием экрана.